– Полагаю, валлу просто побоялись вернуться в город, когда извержение закончилось, – проговорил я, размышляя вслух.

– Верно, Макумазан, они боялись, и ты поймешь их страх, когда увидишь все своими глазами. Гора не просто убила множество их сородичей; нет, погибшие обратились в камень. Да, представь себе, Макумазан, они и до сих пор там, окаменевшие и неподвижные, а вместе с ними окаменели их собаки и домашний скот.

Тут я не выдержал и рассмеялся. Даже Ханс, услышав столь откровенную ложь, оскалил зубы в ухмылке.

– Сдается мне, Макумазан, – строго произнес Зикали, – что у нас с тобой всегда получается одинаково: сперва ты потешаешься надо мной, но последним непременно смеюсь я сам. Думаю, на сей раз будет так же. Говорю тебе, эти люди заживо обратились в камень! Вот что, если выяснишь, что я соврал, тебе не придется платить за волов, которых я выкупил у белого торговца, даже если ты вернешься с карманами, полными бриллиантов.

Мне вдруг припомнилась судьба Помпей, и я подавил неуместный смех. Как ни крути, а на свете случается всякое.

– Это первая причина, по которой люди не вернулись в город, хотя гора снова погрузилась в спячку. Но была и другая причина, Макумазан, куда более серьезная. Очень быстро стало понятно, что в городе водятся призраки!

– Да неужели? И чьи же именно? Окаменевших жертв?

– Нет, те вели себя мирно, хотя мне и неведомо, каков норов их духов. В городе свирепствовал призрак правителя, которого эти люди убили. Он обратился в исполинскую обезьяну – в того самого Хоу-Хоу.

Над этим заявлением я смеяться уже не стал, хотя на первый взгляд оно выглядело еще более нелепым, чем уверения в том, будто бы несчастные мертвецы окаменели. Причина моей сдержанности была такова: я хорошо знал, что подобные предрассудки широко распространены среди туземцев, в особенности среди дикарей Центральной Африки. Они верят, что покойные вожди, прежде всего те, что при жизни славились замашками тиранов, после смерти превращаются в свирепых животных и продолжают измываться над бывшими подданными и их потомками. Причем вожди эти могут принять абсолютно любое обличье: слона, льва-людоеда или какой-нибудь необычайно ядовитой змеи, – но в любом случае считается, что оборотень сей не может снова умереть и его нельзя убить; во всяком случае, это не под силу тем, кого он преследует. За время своих скитаний по Африке я многократно сталкивался с подобными легендами. Посему мне отнюдь не показалось странным, что народ, о котором рассказывает Зикали, думал, будто их земли прокляты и одержимы призраком кровожадного тирана, превратившегося в чудовище.

Вот только в существование самого чудовища мне ни чуточки не верилось. Небось на острове посреди озера поселилась какая-нибудь огромная обезьяна, возможно горилла, которая не имеет к жестокому вождю ни малейшего отношения.

– И что же творит этот злой дух? – уточнил я недоверчиво. – Швыряется камнями и плодами пальм?

– Нет, Макумазан. Как мне говорили, он творит куда большее зло. Порой Хоу-Хоу перебирается с острова на берег: то ли на бревне переплывает, то ли перелетает воду, как и положено духам. И если встречает кого-нибудь на берегу, то сразу отрывает несчастному голову. – Тут мне немедленно вспомнился рисунок в пещере. – Ни один человек не в силах ему сопротивляться. Женщин он тоже не щадит. Со старыми и уродливыми расправляется прямо на месте, а молодых и красивых утаскивает в свое логово. Болтают, будто на острове полным-полно похищенных женщин, которые ухаживают за садом Хоу-Хоу. Вдобавок поговаривают, что они рожают ему детей, которые, когда подрастут, переплывают озеро и селятся в лесу. Это жуткие косматые твари, наполовину люди, они умеют разводить костры, пользоваться дубинками и стрелять из луков. Этих диких существ называют хоу-хоуа. Они живут в лесу, и между ними и остатками народа валлу идет непрерывная война.

– Это все, что тебе известно? – спросил я.

– Нет, есть и еще одна подробность. Раз в году, в назначенный день, обязательно в полнолуние, народ валлу выбирает самую красивую невинную девушку благородного происхождения и привязывает ее к скале на берегу острова. Да, они привязывают бедняжку и уплывают; девушка остается одна, мужчины же возвращаются лишь на рассвете.

– Зачем? Что они рассчитывают там найти?

– Одно из двух, Макумазан. Если девушки нет, валлу радуются, все, кроме тех, с кем она состояла в родстве. А бывает, что ее находят разорванной на кусочки, и это означает, что Хоу-Хоу отверг приношение. Тогда люди плачут и рвут на себе волосы, но оплакивают они не девушку, а себя самих.

– Объясни мне, Зикали, чему они радуются и из-за чего плачут.

– Все просто, Макумазан. Если девушку забрали, значит Хоу-Хоу и его слуги, хоу-хоуа, пощадят народ валлу, урожай будет богатым, а хвори в тот год обойдут их стороной. Если же девушка погибла, значит сам Хоу-Хоу или его слуги станут донимать валлу и похищать их женщин, урожай окажется скудным, а на поселения обрушатся лихорадка и другие болезни. Поэтому приношение девственницы считается главнейшим торжеством валлу, вслед за которым, если девушку забирают, неизменно следует праздник радости, а если отвергли или убили – поминки, на которых все дружно рыдают, а также принесение в жертву отца и матери девушки и других ее родичей.

– Какая гуманная религия, Зикали! Интересно, она и вправду нравится этим валлу?

– Подумай сам, Макумазан, нравится ли хоть какая-нибудь религия хоть одному человеку в мире? Разве слезы, нужда, болезни, лишения и смерть доставляют удовольствие тем, кто рождается на свет, чтобы их испытать? Подобно всем прочим, вы, белые люди, как я слышал, тоже подвержены этим испытаниям, а еще у вас есть свой Хоу-Хоу, которого вы зовете дьяволом и который обрекает вас на муки и мстит вам жестоко и беспощадно. Разве он вам нравится? Но все же вы продолжаете приносить ему жертвы: развязывая войны, устраивая кровопролития и совершая иные злодейские поступки. А дьявол взамен помогает вам, и вы всякий раз связываете себя с ним заново, чем укрепляете его власть над вами. Точно так же поступают и другие люди, другие народы. Зато, если вы и все остальные наберутся мужества восстать против него, он, быть может, лишится своего могущества и даже будет принужден оставить людей в покое. Так почему же, ответь, мы до сих пор приносим ему в жертву наших дев – добродетель, истину и непорочность мыслей? Чем мы лучше тех, кто поклоняется Хоу-Хоу ради спасения собственной жизни?

Я поразмыслил над доводами Зикали, чересчур логичными для дикаря, пускай устаревшими и проистекавшими, очевидно, из его ограниченных способностей к наблюдению за мирозданием, и ответил, почти смиренно:

– Полагаю, мы ничем не лучше, Зикали. – Затем, желая перевести беседу на иные, более житейские темы, спросил: – Так что там насчет бриллиантов?

– А, бриллианты! Сдается мне, эти камни – одно из приношений, которые вы, белые, делаете своему Хоу-Хоу. Что ж, у народа валлу, по слухам, бриллиантов имеется в изобилии. Им самим бриллианты совершенно без надобности, поскольку валлу ни с кем не торгуют. Правда, местные женщины находят эти камни красивыми: они полируют бриллианты, пока те не заблестят ярко-ярко, и вплетают их в сетки для волос. Валлу не знают, как сверлить в них дырки, ибо камни эти очень твердые, и не умеют оправлять их в металл. Еще эти люди засовывают бриллианты в глину, из которой лепят посуду, пока та не успела высохнуть, и выкладывают затейливые узоры. Как говорят, валлу проделывают это также и с другими камнями, красного цвета; их приносит река – из пустыни, по которой она течет, и сквозь подземный проход в горах. Так или иначе, валлу в изобилии находят все это на берегах. Детей там посылают просеивать речную гальку сквозь мелкое сито, сплетенное, если не ошибаюсь, из человеческих волос. Смотри, я покажу тебе, что это за камни. Мои люди принесли мне пару пригоршней много лет назад.