Зал взорвался. Судья несколько раз призывал к тишине. Майкл слышал, как заплакала миссис Келлер.

— Мы подадим апелляцию, Кит, — поспешно сказал он.

Келлер посмотрел на него, он выглядел постаревшим.

— Нет, не нужно. Я это заслужил, Майкл. И это не убийство первой степени. Вы хорошо потрудились. Они знают, что я не хотел ее убивать. Вот что для меня важно. — Он отвернулся и обнял родителей.

Помощники, трудившиеся над этим делом, окружили Майкла и стали поздравлять с победой — обвинение в убийстве первой степени удалось отбить. Он знал, что это дело станет прецедентным в штате Вашингтон, а также во всей стране. Присяжные поверили в посттравматический стресс. Они поверили, что у Кита не было намерения убить жену. Для молодых юристов, еще не знающих, какая пропасть может разделять закон и справедливость, это был повод для торжества. Просто победа в почти безнадежной ситуации. Они больше не вспомнят о деле Келлера, разве что в юридических терминах. Они не вспомнят о Ките, который будет сидеть за решеткой, страдая от ночных кошмаров.

— Я заслужил тюрьму, — сказал ему Кит. — Я вам говорил это с самого начала. Может, вы правы, и война повредила мне мозги, но Эмили мертва, и это я ее убил.

— Вы не хотели.

— Важны не намерения. Действия. Так любил повторять наш инструктор по строевой подготовке. Нас судят не по намерениям, а по делам. Я тысячу раз хотел признаться Эмили, что со мной не все в порядке, но так и не сделал этого. Скажи я ей правду, может, у нас был бы шанс. Спасибо вам, Майкл. Правда, спасибо.

Судебный пристав увел Кита.

Майкл стоял, пока все не ушли и зал судебных заседаний не опустел. Келлеры благодарили его, и Плотнеры тоже, а он не знал, что им отвечать. Он сделал все, что мог, для их сына, и этого оказалось почти достаточно. Майкл вспомнил слова отца о проклятье защитника по уголовным делам — о призраках. Он знал, что это дело будет долго преследовать его. И до конца жизни его будет мучить вопрос: мог ли он сделать больше, если бы не выставил Кита в качестве свидетеля?

По дороге домой Майкл снова и снова проигрывал в голове судебные заседания, пытался проанализировать разные варианты, понять, как бы они повлияли на результат. Затем стал готовить аргументы для следующей стадии суда — призыв проявить милосердие и смягчить наказание…

Но когда он вошел в дом, эти мысли тут же вылетели у него из головы. С первого взгляда стало ясно, что дочери ссорятся. Глаза Лулу были заплаканными и красными, Бетси на нее кричала.

— Нечего ей тут командовать! — бросилась к отцу Лулу.

Бетси закатила глаза и, фыркнув, вышла из комнаты. Майкл не мог этого вынести. Только не сегодня! Он взял Лулу на руки.

— Где мама? — Вопрос прозвучал резче, чем он рассчитывал.

Лулу смотрела на него сквозь слезы.

— В своей комнате. Мама нас ненавидит.

— Мне нужно с ней поговорить. — Он попытался спустить дочь на пол, но та обвила его, словно плющ, и заплакала еще сильнее. — Черт возьми, Лулу…

— Ты с-сказал п-плохое слово.

— Знаю. Прости. — Майкл поцеловал ее в щеку и все-таки поставил на пол. — Стой тут.

Он прошел к комнате Джолин, постучал и открыл дверь.

Она сидела на кровати. Волосы растрепаны, в руках запечатанное письмо Тэми.

— Прочти его! — резко сказал он.

Джолин не пошевелилась.

Увидев на тумбочке открытое вино, Майкл подошел и схватил бутылку.

— Хватит, Джо.

Она протянула руку.

— Перестань…

— Что перестать? — крикнул он. — Любить тебя? Хотеть тебя? Беспокоиться, что ты допьешься до комы?

Джолин поморщилась: это слово напомнило ей о Тэми.

Майкл увидел, что ее глаза вновь стали пустыми. Она отступала, загоняла боль в дальний уголок сознания, туда, куда ему не было доступа.

— Хватит, — повторил он. — Я был кретином до твоего отъезда. Признаю. Я был кретином, разбил тебе сердце и, возможно, разрушил наши отношения. Возможно, разрушил. Но я изменился, Джо. Я изменился, а тебе, похоже, плевать. Я устал биться головой о бетонную стену, которую ты построила. Ты ничего мне не даешь. И детям. Ничего! А ты ведь знаешь, как это — ничего не получать от родителей. Если наша семья действительно разрушена, то теперь это твоих рук дело. Твоих. У меня больше нет сил.

Джолин смотрела на него сквозь пелену слез.

— Думаешь, я этого не знаю?

— Отзовись, Джо. — Голос его дрогнул. Слезы Джолин потрясли его, погасили гнев, оставив лишь холод и растерянность. — Поговори со мной. Будь снова моей женой.

— Я не могу.

— Значит, все кончено… после всего…

Она отвернулась и натянула на голову одеяло.

Майкл не знал, что делать. Таким потерянным и одиноким он не чувствовал себя никогда в жизни. Хуже, чем у могилы отца. И вдруг со всей ясностью осознал, что не может жить без Джолин.

За спиной послышался стук в дверь. Он молчал, но дверь все равно открылась. На пороге стояла Лулу с мокрым от слез лицом.

— Мне страшно, папа.

Вздохнув, Майкл подошел к дочери и взял на руки.

— Все в порядке, Лулу, — солгал он, вышел из спальни Джолин и закрыл за собой дверь.

На следующий день Карл устраивал вечер памяти Тэми для друзей и родных.

Весь день Джолин была нервной и злой. Кричала на детей и плакала из-за оброненной шляпы. После ссоры с Майклом она балансировала на грани истерики, лишь невероятным усилием воли сдерживая эмоции. В голове пульсировала боль. Джолин выпила два бокала вина, но руки по-прежнему дрожали. Она должна была прийти в дом Тэми к трем, чтобы накрыть на стол и проверить, все ли готово. Это ее обязанность: помогать мужу лучшей подруги в такие минуты.

Джолин знала, что ей нечего ему предложить. Она была словно пустой внутри и каждый раз, смотря в зеркало, удивлялась, почему сквозь кожу не просвечивают вены, почему не видно костей.

В семь часов Майкл постучал, вошел к ней в спальню и закрыл за собой дверь.

Она сидела на кровати, в джинсах и белой блузке, с влажными волосами. По его лицу она поняла, что выглядит неважно — глаза красные, под глазами синяки.

— Ты не обязана идти, если не можешь, — устало сказал Майкл, отводя взгляд.

Джолин знала, как глубоко ранит его, и ей было стыдно. Она вспомнила письмо, которое написала Майклу перед отъездом в Ирак. Все эти годы я любила тебя.

— Я должна. — Она с трудом встала.

Майкл тут же подскочил, взял за руку. От его прикосновения чувство утраты стало еще острее. Неужели всего несколько недель назад он ее целовал? И она тогда подумала: «А вдруг?» — и снова начала в него влюбляться. Теперь это казалось ей таким же призрачным, как собственное далекое детство.