– Вот я знала, что замужество с этого и начнется, если не запрут в четырех стенах, то наденут паранджу.

– Ни в коем случае. Это вынужденная мера. Твой отец хочет избегнуть кривотолков. Что люди подумают, узнав, что его дочь, покидает город с хорезмийцами.

– Значит, как только мы выедем из Табриза, я сниму эту тряпку?

– Нет, – сказал Али.

– Нет? – удивилась Йасмин. – Почему это?

– Потому что я не хочу, чтобы на мою жену пялились эти гвардейцы.

– Ну вот, я так и знала, что этим кончится, – иронически сказала Йасмин. – Выходи после этого замуж за принца.

Отрядом командовал сарханг по имени Фарадж. Он ехал впереди, изредка оглядываясь назад. Али каждый раз встречался с ним взглядом, и тот всякий раз ободрительно кивал ему. Шамс поручил их заботам сарханга. И тот клятвенно обещал вазиру, что ни один волос не упадет с голов молодых людей. Несмотря на это Али, чувствовал себя неуютно среди вчерашних завоевателей, ныне они покидали город, как побитые собаки, с поджатыми хвостами, не смея бросить обратно в толпу ни бранное слово, ни брошенный кусок глины. Мрачные и озлобленные. Али считал, что здравый смысл на этот раз изменил многомудрому Шамс ад Дину, и спасаться от татаров вместе с хорезмийцами было все равно, что пересаживаться во время бури с лодки на тонущий корабль. Но Али не решился начинать отношения с новоявленным тестем со спора, решив, при первом же удобном случае отстать от отряда и пробираться дальше на свой страх и риск. Пока же он ехал рядом с Йасмин, стараясь беззаботной беседой отвлечь ее от грусти расставания с отцом. Вазир, несмотря на уговоры Али и мольбы дочери, наотрез отказался покидать родной город.

– Когда спокойствие восстановится, мы вновь встретимся, и будем радоваться жизни, – сказал он, напутствуя их в дорогу. – Надеюсь, что к тому времени у меня уже будет внук.

Ночь застала их в лощине Баба Хосрова, что находится в трех фарсангах от Табриза. Сарханг отдал команду готовиться к ночлегу, и солдаты стали собирать палатки. Али подъехал к нему и спросил:

– Разве вы не собирались ехать всю ночь? Почему изменили решение?

– Я думаю, что в этом нет необходимости, – ответил сарханг, – Вряд ли татары станут преследовать наш маленький отряд. Так что лучше отдохнуть, а завтра с новыми силами двинуться дальше. Я приказал поставить для вас отдельную палатку.

– Благодарю, но в этом нет необходимости, – заявил Али. – Здесь неподалеку есть караван-сарай, мы переночуем там, а утром присоединимся к вам.

Как вам будет угодно, ага, только учтите, что мы выступаем рано, на рассвете. Чтобы вам не потеряться, я то в ответе за вас перед вазиром. Он много хорошего сделал для нас. А когда мы вместе с султаном вернемся и выбьем татар из Табриза, я не хочу прятать от него глаза.

– Не беспокойтесь шихна, мы вернемся до рассвета.

– Что случилось? – спросила Йасмин, когда Али вернулся к ней.

– Они разбивают здесь лагерь, на ночевку.

– Значит, наша брачная ночь будет в палатке? Как романтично.

– Нет.

– Как нет, нам палатки не досталось?

– Мы поедем в караван-сарай, здесь недалеко, там будет менее романтично, зато спокойнее. Поехали, пока совсем не стемнело.

Караван-сарай был малолюден. Скучающий привратник обрадовался их приезду, открыл ворота и побежал звать управляющего.

– Ну что, вспомним молодость? – сказала из-под чадры Йасмин. – Как давно это было, даже не верится.

– Я на крыше спать не буду, – предупредил Али.

– Почему? – удивилась Йасмин.

– Как почему? Потому что ты моя жена. И сегодня, между прочим, брачная ночь. Или ты надеешься, что как-то обойдется?

– Надеюсь, что нет. Но лучше не сегодня. Мне надо привыкнуть к этой мысли.

Все как-то очень быстро произошло.

– То есть мне все-таки идти на крышу?

– Конечно, нет, – сказала Йасмин.

И от этих слов у Али вдруг забилось сердце.

Пришел улыбчивый управляющий и поздоровался.

– Есть свободные комнаты? – спросил Али.

– Все комнаты к вашим услугам, – ответил управляющий. – Гостиница пуста.

– Что так? – поинтересовался Али. – Не сезон?

– Можно так сказать, хотя ко времени года это отношения не имеет. Караван-сарай мой, слава Аллаху, в таком месте, что мы от сезонов не зависим.

– А в чем же дело?

– Проклятые татары! Всех как ветром сдуло, как только услышали о взятии Мараги. И теперь мы терпим убытки.

Али выбрал самую лучшую, просторную комнату, окно которой выходило на дорогу и холмы за ней.

– Ужинать будете? – спросил управляющий.

– Конечно.

– Накрыть во дворе или принести в номер?

– Сюда принесите.

– Вина подать?

– Нет, – взглянув на Йасмин, поспешил ответить Али.

Простившись с дочерью, вазир отправился в мечеть и молился там до наступления темноты. Затем вернулся к себе и лег спать. На душе у него было светло и печально, как бывает у человека, сполна выполнившего свой долг, и заканчивающего свой жизненный путь. Он уходил в тяжелое, смутное для Азербайджана время. Но с этим ничего нельзя было поделать. Проходили одни тяжелые дни, наступали другие. На конец жизни пришлись суровые испытания – арест, бегство, нужда. Но благодарение Аллаху, он с честью справился со всем этим. И груз, который он ощущал на себе из-за неустроенности дочери, сегодня спал с него.

Вазир Шамс ад Дин Туграи заснул с улыбкой на устах и умер во сне, продолжая улыбаться. Таким его застал гулям, принеся ему утром горячую воду и умывальные принадлежности. А к полудню в Табриз вошли татары.

Весь следующий день они провели в седле. К вечеру, когда отряд разбил лагерь на ночлег, Йасмин вполголоса сказала.

– Тот человек все время смотрит на тебя.

– Который? – спросил Али.

– Не смотри сразу, слева от нас, хорезмиец.

– Они все хорезмийцы, – сказал Али, осторожно взглянув в указанную сторону. Действительно, один из воинов, не скрываясь, пялился на них. Лицо его показалось Али смутно знакомым.

– Почему ты думаешь, что он смотрит на меня, а не на тебя?

– Потому что, когда ты отъезжал от меня, он провожал тебя взглядом. Ну, видишь?

– Вижу, ну и что, смотрит. У нас в Азербайджане это народное развлечение. Смотрят так, что дырку прожигают. Не обращай внимания. Любопытство. Наверное, завидует, что у меня такая красивая жена.

– Он не азербайджанец.

– Ну и что, мы все тюрки, они наши родоначальники.

– И он не видел моего лица, чтобы завидовать тебе.