высокое и большое здание. Сама того не зная, она раз тридцать проезжала мимо по пути в дом Зелларов, но ни разу не присматривалась. Сегодня люди кишели здесь, как мухи: спускались и поднимались по ступеням, толпились на игровой площадке во дворе.

Вдоль аллеи Кленового Холма было припарковано столько машин, что пришлось оставить пикап за углом, на боковой улочке. Все втроем они вышли из машины. Атик – в рубашке на пуговицах, насквозь пропитанной потом. Силеа – уже со здоровой рукой, кожа на которой посерела и стала дряблой. Чайнья – с бешено стучащим о ребра сердцем. Она боялась этого мероприятия, ей всегда было не по себе среди толпы, но сегодня что-то еще грызло ее изнутри.

В школьном дворе, до отказа забитом людьми, они первым делом встали в очередь.

– Мороженое дают, – объяснила Силеа, приподнявшись на цыпочках и осматриваясь.

Чайнья стояла позади дочери, разглядывая плотную толпу кристальцев. Женщины в слишком коротких платьях, мужчины, оголившие свои волосатые ноги, их испорченные дети, требующие всего на свете и побольше – на английском, но Чайнья и без перевода их понимала.

Еще мороженого. Еще бургер. Голубое облачко накрученного на палочку сахара.

Атику не место среди этих избалованных щенков, приросших к своим телефонам. Чайнья почувствовала, как это убеждение только окрепло, как возросло презрение к школе, как заскреблась в душе уверенность, что академия – неподходящее место для ее wawa.

Позади детской горки она заметила знакомое лицо. Тьяго слонялся по двору, приближаясь к рядам с мясом на гриле, и высматривал Силею. Чайнья видела, как их взгляды встретились и поцеловались.

Тьяго поспешил к ним и первым делом заговорил с Чайньей.

– Alli-lla’n’chu, doña? – сказал он, исковеркав приветствие.

Бабушка уставилась на него. На то, как Силеа приклеилась к его руке.

Пока остальные ели мороженое, Чайнья ждала на детской площадке, а потом они все вместе поднялись по лестнице в здание школы. Воздух был кислый от обилия разгоряченных тел. В толпе образовалось нервное течение. В вестибюле и во всех классах демонстрировались таланты детей. На столах, на стенах, на экранах телевизоров. Таланты сверкали из каждого угла школы. Здесь нашлось место для каждого ребенка, представившего портфолио. Атик вприпрыжку шел впереди, ища свои фотографии, доказательство его дара.

Поднялись на второй этаж. Шагая по вестибюлю, Чайнья заметила миссис Холланд, и та ее тоже увидела. Глаза миссис Холланд расширились от удивления и от чего-то еще. Она шагнула вбок, вышла на середину вестибюля и выставила вперед раскрытые ладони, останавливая их. Лицо ее было красным и жалким. Она заговорила с Силеей.

Миссис Холланд стояла почти вплотную к ее дочери. Чайнья прислушалась. Силеа только немигающе смотрела на женщину, ничего не отвечая. Чайнья уловила обрывки слабых оправданий: «я виновата, Силеа, это только я виновата… встреча с начальником… мне так СТЫДНО… на работе проблемы… просто забыла… на следующей неделе, в понедельник, я первым делом принесу в школу ваше портфолио и все объясню, обещаю…»

Обещаю, обещаю. Но конечно, этого мало. Одних обещаний не может быть достаточно.

Несколько мгновений Чайнья не верила и цеплялась за свое неверие, но потом она поняла, что наделала. Ведь это все из-за нее.

Потому что Силеа хотела сначала заехать в школу, сдать портфолио по пути к каньону Сейдж. Это Чайнья предложила попросить миссис Холланд об одолжении, это она помчалась к пикапу, вытащила папку из-под сиденья и отдала ее в бледные, безответственные руки миссис Холланд. Чайнья не знала эту женщину, ничего не знала о ее натуре, но при этом доверила ей то, на чем держались все надежды Атика, – и все ради того, чтобы сэкономить немного времени.

В ее воображении папка Атика превратилась в жесткую птицу с синими виниловыми крыльями. Птица выбила окна в доме миссис Холланд, вырвалась и полетела через весь город, на школьный двор, зависла над лестницей, бешено хлопая страницами, чтобы извергнуть из себя глянцевые фотографии, чтобы показать этим людям таланты Атика, чтобы они увидели, что мальчик может сотворить благодаря ловким рукам и необыкновенному уму.

Ноги у нее подкашивались. На сгибах коленей и под мышками появился бисер влаги, кровь прилила к лицу, а руки и ноги похолодели.

А милый Атикча ничего этого явно не слышал. Даже не заметил, что миссис Холланд остановила их посреди толчеи в вестибюле. Он шел впереди, болтал с Тьяго, счастливый до предела.

Атик заглянул в класс в конце коридора, потом обернулся, улыбнулся Чайнье, едва заметно кивнул и жестом правой руки пригласил войти. Чайнье пришлось отвести глаза.

Миссис Холланд заканчивала свое слезливое извинение, а Силеа была с ней вежлива и, конечно, раболепствовала и пыталась подольститься, ведь у нее не было другого выбора: эта женщина была одним из ее работодателей. Чайнья буравила миссис Холланд взглядом, пока та не повернулась и не пошла прочь. Когда Силеа снова посмотрела на мать, Чайнья заметила новые морщины у нее на лбу. Ни словом не перемолвившись, они побрели по вестибюлю вслед за Атиком, который только исчез за порогом класса.

Первой вошла Чайнья, следом Силеа. Она не сразу их заметила. А потом Силеа издала тихий счастливый стон, и тут…

Чайнья уставилась на дальнюю стену позади Атика и Тьяго и застыла как вкопанная.

– Chekaqchu! – брякнула она и тут же зажала рот ладонью.

Потому что на стене, вокруг окна, были развешаны сделанные Чайньей фотографии, демонстрирующие мастерство Атика.

Мало того. На столике возле окна стояла миниатюрная копия трейлерного парка Маунтин-Вью, а рядом – несколько бумажных фигурок животных, цветов и деревьев. Слон, кошка, лось, горилла, жираф. Маргаритка, подсолнух и розы: розовая, фиолетовая и оранжевая. Дуб, сосна и тополь, роняющий золотые листья.

Оригами ее внука, идеальные в этом ярком освещении, будто вырезанные из драгоценного камня. Но как они сюда попали? Кто их привез?

Атик подошел к своим работам, и с ним заговорила директриса школы. Чайнья не находила слов, она могла только качать головой и молча любоваться, как Атик жестикулирует своими волшебными руками, объясняет необходимые для оригами движения пальцев.

Тьяго говорил с Силеей. Чайнья его не слышала, но, когда мужчина закончил, Силеа подошла и взяла мать за руку.

– Это я виновата, – сказала Чайнья. Глаза ее наполнились слезами.

– Ты не виновата, mamay, – Силеа погладила ее ладонь. – Ты столько всего взвалила на свои плечи в последние месяцы: столько убиралась в домах, столько времени провела за рулем. Заботилась о нас.

Чайнья покачала головой.

– Но как…?

– Тьяго сделал вторую папку для себя и отвез ее в школу в тот же день, – сказала Силеа, жестом подзывая Тьяго подойти, – а еще модель трейлерного парка и другие фигурки. И все сдал вовремя.

– Я подумал, что они должны увидеть сами оригами, а не просто фотографии, – объяснил Тьяго. – Я