— Ну вот и все. — Пенелопа взглянула на часы. — Я вас совсем заговорила, прошу прощения. У вас еще есть время, чтобы выпить чашку чаю?

— Времени у меня достаточно. И мне очень хочется послушать вас еще. — (Пенелопа вопросительно вскинула брови.) — Простите за любопытство и не сочтите меня нахалом, но ваш брак… все продолжалось в том же духе? Что стало с Амброзом?

— С моим мужем? Он ушел от меня…

— Ушел от вас?

— Да. — К удивлению мистера Брукнера, лицо Пенелопы осветилось веселой улыбкой. — К своей секретарше!

Вскоре после того, как я обнаружила этюды и спрятала их, ушла на пенсию мисс Уилсон, старая секретарша, проработавшая в издательстве «Килинг и Филипс» целый век, и ее место заняла молодая хорошенькая девушка Дельфина Хардейкер. К мисс Уилсон всегда обращались почтительно, ей говорили «мисс Уилсон», Дельфину же все называли просто по имени. Однажды Амброз сообщил мне, что едет по делам в Глазго. Отсутствовал он неделю. Позднее я узнала, что в Глазго он даже не заглянул — он ездил с Дельфиной в Хаддерсфилд, знакомиться с ее родителями. Отец у нее, судя по всему, был очень богат, он работал в какой-то машиностроительной компании. Даже если он и считал, что Амброз несколько староват, его, очевидно, вполне устраивало, что дочь подыскала себе респектабельного мужчину, который боготворит ее. Вскоре после этой поездки Амброз, придя со службы, объявил, что уходит от меня. Мы были в спальне, я только что вымыла голову и, сидя перед зеркалом, расчесывала волосы, а он сидел на постели за моей спиной, и весь разговор велся через зеркало. Амброз сказал, что полюбил Дельфину. Она дала ему все, что не сумела дать я. Он хочет развестись. Как только Амброз получит развод, он женится на ней, а пока что уходит из издательства «Килинг и Филипс», как и Дельфина, и они уезжают на север, в Йоркшир, где и будут жить, поскольку отец Дельфины предложил ему хорошее место в своей компании.

Надо отдать справедливость Амброзу — когда он хотел, он работал хорошо: был точен, аккуратен, и все у него ладилось. Мне нечего было ему возразить, да я и не хотела. Я ничего не имела против того, чтобы он ушел и с работы, и от меня. Одной мне будет лучше, это я знала. У меня был дом, дети. Я согласилась сразу же, не возразив ни единым словом. Он поднялся с постели и пошел вниз, а я продолжала расчесывать волосы, и на душе у меня было хорошо и спокойно.

Несколько дней спустя явилась его матушка — не для того, чтобы посочувствовать мне, хотя должна признать, она и не упрекала меня, она лишь хотела выяснить, буду ли я позволять детям видеться с ней и с Амброзом. Я ответила ей, что дети — не моя собственность и я не могу заставлять их видеться с кем-то или запрещать видеться. Они вправе поступать как хотят и видеться с кем хотят, а я никогда не буду им в этом препятствовать. У Долли, видимо, на душе полегчало. Оливии и Ноэлю она не очень-то уделяла внимание, но Нэнси обожала, и та ее тоже очень любила. Они одинакового склада ума, бабушка и внучка, и всегда хорошо понимали друг друга. Когда Нэнси выходила замуж, Долли устроила ей в Лондоне пышную свадьбу, и Амброз приехал из Хаддерсфилда, чтобы подвести дочь к алтарю. Тогда мы с ним увиделись в первый и в последний раз после развода. Он изменился даже внешне — теперь у него был вид преуспевающего господина. Очень поправился, начал седеть, а лицо стало красного цвета. Помню, в тот день, глядя на него, — он зачем-то выпустил золотую цепочку из жилетного кармана, — я подумала: типичный бизнесмен с севера, который всю жизнь только тем и занимается, что делает деньги. После свадьбы Амброз вернулся в Хаддерсфилд, и больше я его не видела. Он умер лет пять спустя, еще относительно молодым человеком. Бедная Долли Килинг пережила его на много лет, но так и не оправилась от этого ужасного удара. Мне тоже было его очень жаль. Мне казалось, что с Дельфиной он зажил наконец-то той жизнью, к которой всегда стремился. Я написала ей, но она мне не ответила. Возможно, не захотела принять мое сочувствие, сочла это за бестактность с моей стороны. А может быть, просто не нашла, что ответить.

— Ну а теперь уж я непременно пойду приготовлю чай, и не думайте возражать! — Пенелопа поднялась, поправила черепаховую шпильку, которая держала узел волос. — Ничего, если я вас оставлю на несколько минут? Вам не холодно? Может быть, зажечь камин?

Мистер Брукнер заверил ее, что ему вполне тепло, что камин разжигать не надо, и, когда она ушла, снова обратился к этюдам.

Пенелопа налила чайник и поставила его на огонь. Ей было спокойно и хорошо, как в тот летний вечер, когда она расчесывала волосы, а Амброз в зеркале говорил, что уходит от нее навсегда. Наверное, такое чувство приносит католикам исповедь — очищение, освобождение, прощение. Она была благодарна Рою Брукнеру, что он выслушал ее, и была благодарна судьбе за то, что фирма прислала к ней не просто специалиста, знатока своего дела, но и внимательного, доброго человека.

За чаем с коврижкой они снова заговорили о деле. Мистер Брукнер сказал, что панно будут выставлены на продажу, что же касается этюдов, то он сейчас их перепишет и отвезет в Лондон для оценки. «Собиратели ракушек»? Они пока что останутся здесь, над камином в гостиной дома в «Подмор Тэтч».

— Продажа панно — это только вопрос времени, — говорил он. — Вы, очевидно, знаете, что наша фирма недавно провела большую распродажу картин, написанных в викторианской манере, и другой такой распродажи в ближайшие шесть месяцев не предвидится. Во всяком случае, в Лондоне. Может быть, мы сможем продать этюды в нашем нью-йоркском филиале, но для этого я должен выяснить, когда там намереваются провести следующий аукцион.

— Шесть месяцев? Мне не хотелось бы ждать шесть месяцев. Я хочу продать их как можно скорее.

Он улыбнулся. Но ведь она ждала так долго!

— А если продать их частному лицу, вас это устроит? Без аукциона этюды могут несколько проиграть в цене. Готовы ли вы рискнуть?

— А вы сумеете найти мне частного покупателя?

— Есть один коллекционер из Филадельфии. Он приехал в Лондон с твердым намерением сражаться за картину «У источника», но денверский Музей изящных искусств обошел его. Он был ужасно огорчен. У него нет работ Лоренса Стерна, а на аукционах они появляются редко.

— Он еще в Лондоне?

— Не уверен, но могу узнать. Он останавливался в «Конноте»[21].

— Вы считаете, он захочет приобрести панно?

— Уверен, что захочет. Но конечно же, сначала надо выяснить, сколько он намерен заплатить.

— Вы сможете с ним связаться?

— Наверняка.

— А этюды?

— Это решать вам. Но стоило бы несколько месяцев подождать, прежде чем выставлять их на продажу… мы должны объявить о них, заинтересовать наших клиентов и публику, а на все это понадобится время.

— Понимаю. Может быть, с этюдами действительно стоит подождать.

Они обо всем договорились. Рой Брукнер немедленно стал составлять список этюдов. Потом он вручил Пенелопе расписку, бережно сложил этюды в папку и завязал тесемки. После этого Пенелопа снова отвела его наверх, и он осторожно снял панно. На стенах по обе стороны от двери в спальню остались лишь паутина и длинные полосы невыцветших обоев.