Не так легко было решиться пойти на крайние меры, но все уже упущено, и другого решения и выхода нет. Все понимаем, что этот шаг может быть чреват политическими и военными осложнениями».

Обратим внимание на слова: «Не так легко было решиться пойти на крайние меры». Это означает, что решение уже принято. Что же ему предшествовало?

3 августа 19 чехословацких партийных руководителей во главе с первым секретарем ЦК Словацкой компартии Василом Биляком направили Брежневу письмо с просьбой о военной помощи и смещении Дубчека. Всё же в Москве еще надеялись, что обойдется без силовых аргументов.

12 августа на заседании Президиума ЦК КПЧ Дубчек заявил: «Если я приду к убеждению, что мы на грани контрреволюции, то сам позову советские войска».

13 августа Брежнев имел длительный телефонный разговор с Дубчеком, в котором многократно спрашивал, когда ЦК КПЧ начнет выполнять договоренности, принятые в Чиерне-над-Тиссой, о взятии под контроль средств массовой информации, которые вели антисоветскую пропаганду, а также будут решены «кадровые вопросы» (то есть уволены «непримиримые»), Дубчек, ссылаясь на то, что «это сложный вопрос», уходил от конкретных ответов, постоянно говоря, что «это решит пленум». В конце концов он стал раздражаться, но Брежнев по-прежнему спокойно и терпеливо вел свою линию.

«БРЕЖНЕВ. Но ты пойми, что такое положение, такое отношение к выполнению обязательств, принятых в Чиерне-над-Тиссой, создает совершенно новую ситуацию, с которой мы тоже не можем не считаться, и, очевидно, она вынуждает нас по-новому оценивать обстановку и принимать новые самостоятельные меры.

ДУБЧЕК. Тов. Брежнев, принимайте все меры, которые ваше Политбюро считает правильными.

БРЕЖНЕВ. Но если ты мне так отвечаешь, то я должен тебе сказать, Саша, что это заявление несерьезное».

Далее Брежнев напомнил, что Дубчек и его коллеги «без нашего понуждения, совершенно по собственной воле» обещали, «что вы эти вопросы решите буквально в ближайшее время». Дубчек не мог ответить ничего определенного.

«ДУБЧЕК. Тов. Брежнев, я еще раз прошу не требовать от меня выполнения этого решения, так как изменилась обстановка.

БРЕЖНЕВ. Да я и не требую. Я только констатирую, что у вас Президиум ЦК ничем не руководит и что нам очень жаль, что мы этого не знали на Совещании в Чиерне-над-Тиссой. Мы тогда думали, что мы говорим с органом, который руководит любым вопросом в стране. А теперь получается, что мы разговаривали с органом, который ничем не руководит. Получается так, что наш разговор был несерьезным…

ДУБЧЕК. Иссякли силы, я не случайно вам сказал, что новый пленум изберет нового секретаря. Я думаю уходить с этой работы. Дорогой Леонид Ильич, я прошу меня извинить за то, что, может быть, сегодня я несколько раздраженно говорил, я очень прошу извинить меня… Я вам обещаю, тов. Брежнев, сделать все необходимое для того, чтобы выполнить нашу договоренность».

Вскоре выяснилось, что Дубчек, несмотря на просьбу Брежнева довести содержание разговора до членов Президиума ЦК КПЧ О. Черника и В. Биляка, не сделал этого, сказав им, что разговаривал не с Брежневым, а с советским послом С.В. Червоненко. Оказалось, что разговор с Брежневым Дубчек вел в присутствии радикально настроенного председателя Национального собрания ЧССР Й. Смрковского, что свидетельствовало о постоянном давлении на него.

Москва была встревожена и тем, что намечавшийся на сентябрь чрезвычайный съезд КПЧ приведет к руководству в партии радикально настроенную группу, а колеблющийся Дубчек будет заменен явным противником.

16 августа Дубчек позвонил Брежневу и сам попросил ввести войска. Однако этот звонок не был задокументирован.

Впрочем, даже если допустить, что Фалин просто ошибается, то неоспоримым является факт, что Дубчек и его соратники «говорили о развивающейся контрреволюции и необходимости сохранения рабочей милиции (военизированные подразделения КПЧ), которую, возможно, придется задействовать; о танках и насилии они упоминали пусть как о крайнем, но, все же возможно, необходимом средстве».

Вводить или не вводить войска? На Политбюро разгорелся спор: Косыгин был против военной акции, Громыко и Андропов колебались. Брежнев тоже тянул с решением до последнего.

Как заметил Фалин Брежневу, вышедшему в соседнюю с его кабинетом комнату, «минусов будет больше». Брежнев тоже не был уверен в необходимости радикального решения.

Однако через «представителя ЦК КПСС» (это был полковник внешней разведки КГБ Елисей Синицин) был организован по аппарату закрытой связи (ВЧ) разговор Андропова и Брежнева с Густавом Гусаком, и тот подтвердил свою готовность бороться с «ревизионистами».

Сын Синицина, впоследствии ставший помощником Андропова по линии Политбюро, отмечал: «Классическим тайным каналом стала связь Андропова и Брежнева с Гусаком и Биляком в обход официальных послов, аппаратов министерства иностранных дел, отделов ЦК КПСС. Шифровки из Праги, с мнениями руководителей КПЧ по самым острым вопросам, ложились непосредственно на стол Андропова и передавались Брежневу из рук в руки».

18 августа в Москву прибыли делегации всех европейских социалистических стран, кроме Румынии. Брежнев объявил, что вводятся войска. Его поддержали, но предложили, чтобы это были войска ОВД. Встал вопрос, должны ли в их составе быть восточногерманские контингента, — что было напоминанием о Второй мировой войне. Однако Вальтер Ульбрихт настоял: «Мы ведь тоже входим в Варшавский договор». Все — Гомулка, Ульбрихт, Живков, Кадар — признали необходимость военной акции. В словах восточногерманского лидера даже прозвучал скрытый упрек Брежневу: «Дубчек — это смесь социал-демократа и “швейковщины”. Теперь, когда время упущено, надо учитывать, что многие хорошие силы тоже подверглись правому влиянию или ушли к ним, видя нашу в прошлом никчемную игру с Дубчеком».

Однако, как заметил в декабре 1968 года маршал Гречко, «Леонид Ильич не намерен был вводить войска. По многим причинам. Тут и венгерские события. Они свежи в памяти. И риск развязывания большой войны… Но нельзя нам было терять Чехословакию!»

18 августа на совещании высшего командного состава Гречко заявил: «Я только что вернулся с заседания Политбюро. Принято решение на ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Это решение будет осуществлено, даже если оно приведет к третьей мировой войне».

Впрочем, заметим, что планирование военной операции Генеральным штабом началось еще в апреле 1968 года задолго до политического решения.

В ночь с 20 на 21 августа началась операция «Дунай», в ней участвовали 30 танковых и мотострелковых дивизий (500-тысячная советская группировка и 300-тысячная, состоявшая из войск Польши, Венгрии, ГДР, Болгарии под общим командованием заместителя министра обороны СССР, генерала армии И.Г. Павловского). Всего в боевую готовность были приведены 70 дивизий ОВД и в состояние повышенной боевой готовности — советские Ракетные войска стратегического назначения.

Уже в первые часы операции были блокированы советскими спецназовцами министр обороны Чехословакии М. Дзур и его заместители. Гречко передал по телефону Павловскому, находившемуся в кабинете Дзура: «Передай Дзуру, если с их стороны будет хоть один выстрел, я его повешу на первой осине».