— Гар лишился магии.

Наступило долгое молчание. Потом Оррик покачал головой.

— Это невозможно.

— Возможно. Так оно и есть.

— Значит, ты украл ее, — возразил Оррик, — хотя одной Барле известно, каким образом.

— Украл магию? Я что, похож на безумца?

— Ты похож на предателя.

Сил не было, Эшер не мог долго стоять. Застонав, он соскользнул на пол.

— Я не предатель.

— Ты нарушил Первый Закон Барлы!

— А Джарралт нарушил Второй! Он пытал меня с помощью магии, Пеллен! Или пытки в отношении меня не считаются?

Впервые за весь разговор Пеллен заколебался.

— Я не специалист по законам, Эшер. Согласен, что советник Джарралт был… не прав. Но ты его спровоцировал!

— Меня тоже спровоцировали! — закричал Эшер. — Ты что, думаешь, я делал это добровольно! Гар просил меня, Оррик! Ты знаешь, что это такое, когда тебя просит король? Он не хотел отдавать Лур в руки Джарралта, а у меня хватило глупости позволить ему уговорить себя. Спроси у него, Пеллен. Клянусь, он скажет тебе, что я не лгу.

Оррик провел рукой по лицу. Он слушал, но еще не был убежден.

— Ты украл магию у его величества?

— Нет.

— Тогда откуда она у тебя? — прошептал Оррик. Казалось, он разрывается между страхом и яростью. — Олков учат с колыбели: мы не владеем магией. Откуда же она пришла к тебе, если не от короля?

— Я не знаю, и мне плевать! Знаю только, что Гар обещал защитить меня, если правда выйдет наружу! И вот, Пеллен, тайное стало явным. И вместо того, чтобы действовать, как подобает капитану городской стражи, и лично спросить у короля, правду я говорю или нет, ты скачешь вокруг Конройда Джарралта как собачонка! Ты не сомневаешься в его словах, хотя он мучает человека с помощью магии. А ведь он всю жизнь мечтал о том, чтобы захватить корону. Я уверен, он сделает что угодно, лишь бы отнять ее у Гара и возложить на свою голову!

Оррик гневно смотрел на него.

— Я не собачонка!

Преодолевая боль во всем теле, Эшер встал на колени, тяжело дыша, вцепился в прутья решетки и посмотрел капитану в глаза:

— Докажи.

Оррик стоял, не говоря ни слова; в голове бурей проносились тысячи мыслей, хотя глаза оставались холодными как лед. Очень медленно откровенная враждебность на его лице сменилась подозрительностью.

— А зачем мне это? Ты в камере, а не я.

— Сегодня — да, — согласился Эшер, чувствуя себя все хуже. — Но если ты и пальцем не пошевелишь при виде такой несправедливости, то скоро все олки в Луре окажутся в опасности. Как ты не поймешь, Пеллен? Если он посмел меня мучить с помощью магии, то неужели он не тронет остальных?

Все еще сомневаясь, Оррик приложил кулак к губам.

— Ты должен понимать, Эшер. То, чего ты просишь, граничит с изменой.

Оррик боролся с сомнениями, но голос его оставался твердым. Эшер готов был умолять, но он в жизни никого не умолял.

— Я ничего не мог поделать. То, что я совершил, было сделано для Гара и королевства. Клянусь, Пеллен. Ты меня знаешь. Я не предатель.

Как при первом проблеске солнца на хмуром небе, лицо Оррика смягчилось.

— Если бы кто-то назвал тебя предателем до сегодняшнего дня, я бы хохотал до упаду.

Эшер с трудом сглотнул.

— Ничего не изменилось. Но без твоей помощи я этого не докажу.

— Господин Джарралт обязал меня хранить это дело в секрете, — произнес Оррик, хмурясь. — Я и шагу не сделаю из казармы, пока он не вернется.

Раньше Эшер не догадывался, что надежда может причинить такую боль.

— Тогда пошли к Гару человека. Тайно и с запечатанным письмом. Если ты пригласишь его, он явится. Он во всем разберется, я уверен в этом. Он обещал.

Оррик отошел от камеры. Положив ладонь на ручку двери, капитан произнес, не оборачиваясь:

— Я ничего не обещаю.

— Но ты попробуешь?

Последовал самый долгий в его жизни промежуток молчания. Пеллен Оррик едва заметно кивнул. Костяшки пальцев, лежащих на дверной ручке, побелели.

— Хорошо, Эшер. Я попробую.

* * *

Когда Конройд Джарралт вернулся в Башню и вошел в библиотеку Гара, он был не один — за его плечом стоял Холз. Стоило Гару взглянуть на него, как он понял — Джарралт рассказал служителю Барлы все. Мрачный взгляд, поджатые губы, непримиримое выражение лица — ничто не напоминало прежнего благодушного священнослужителя, выступавшего советником короля по духовным вопросам. Перед ним стоял человек из железа, при одном взгляде на которого пробирала дрожь.

Прикованный к креслу тяжелым враждебным взглядом Холза, Гар почувствовал, что уменьшается в размерах. Слабеет. Тает.

За время, прошедшее с момента, когда его вытащили из постели, он умудрился кое-как собраться с мыслями. Даже отчасти преодолеть отчаяние и взбодриться. Пусть Конройд рвет и мечет, он не король. Его угрозы — не более чем блеф зарвавшегося честолюбца. Ни один разумный доранец не поддержит убийства невинных олков. Ни один священнослужитель, следующий милосердному учению Барлы, не одобрит подобного зверства. Холз никогда не примет сторону Конройда. Он поймет, что сделанное королем совершено во имя всеобщего блага.

Он убеждал себя в этом, умываясь, облачаясь в одежды и стараясь восстановить внутреннее равновесие. Но вот Холз пришел, и то, что он думает, ясно читается на его лице.

— Ваше величество, — заявил Холз, — я даже не знаю, с чего начать.

Гар встал. Возможно, еще есть надежда.

— Холз. Эфрим. Я думал, что хотя бы ты поймешь меня.

— Пойму что? — бросил жрец, и голос его был подобен удару бича. — Что вы поставили личное тщеславие превыше священной клятвы? Что вы в погоне за властью допустили кощунство? Что вы составили заговор, чтобы извратить закон и порядок, нарушить священную волю Барлы, которую клялись соблюдать? Нет, господин. Я не понимаю. И никогда не пойму. И я благодарю Барлу, что ваш отец не дожил до дней, когда его сын совершил подобные грехи против королевства, на службу которому Борн положил жизнь.

— Как правда может быть кощунством? — вопросил Гар. — Холз, неужели ты не понимаешь? Мы все жили во лжи. Олки владеют магией. И зная об этом, как мы могли, вопреки голосу совести…

— Вопрос о магии олков здесь ни при чем, — возразил Холз. — Единственный судья в вопросах совести — Благословенная Барла и ее законы, а они предельно ясны. Магия — предназначение доранцев, хранителей королевства Барлы. Вам, как королю, доверили эту землю. А вы это доверие растоптали.

Гар перевел взгляд с Холза на Конройда Джарралта. Он никогда не думал, что ненависть можно смаковать, как вино — такое лицо было у советника.