К концу марта у меня была уверенность в том, что во всех сферах ответственности Группы показатели несколько выросли по сравнению с декабрьскими, содержавшимися в отчете кабинету. В начале апреля я получил подтверждение нового роста показателей работы железных дорог; на скорой помощи уже в течение квартала время ожидания не превышало четырех часов, и даже по самому непростому вопросу – о количестве высылаемых людей, чье обращение о предоставлении убежища было отклонено, показатели, наконец, сдвинулись в нужном направлении.

По чистому совпадению, на следующей неделе Блэр объявил о назначении новых выборов. Я обещал оказывать ему помощь в реализации реформ в течение полного парламентского срока, так что, когда он объявил о новых выборах, я счел, что выполнил свой долг. Но была ли осуществлена миссия? В тот момент я был в этом уверен (подробнее об этом см. в главе 8). Мы доиграли до финального свистка.

Та Пасха была странной: я занимался семейными делами и пытался опровергнуть правительственную статистику по уголовной преступности. Наша младшая дочь Элис бросила университет и приехала домой, вела долгие разговоры по душам, которые, хотя и давались непросто, были необходимы, поскольку касались очень серьезных вещей. Тогда же я записал для себя:

В один прекрасный день я ехал на работу на велосипеде, и меня остановил полицейский за проезд на красный свет. Меня раздирали противоречивые чувства: смущение, что меня поймали, радость, что, наконец, заработала система предупреждений о штрафах. Потом, спустя пару недель, я вез Элис назад в Норвич, где она раньше училась в университете, а теперь решила найти там работу. Высаживая ее около дома, я сказал: «Думаю, удача вот-вот улыбнется нам». Несколько минут спустя я столкнулся лоб в лоб с BMW и поспешно выскочил из машины, думая, что она горит. Я снова проехал на красный свет! К счастью, водитель BMW не пострадал (и оказался незлым человеком), а когда приехала полиция, я признал себя полностью ответственным за аварию. Они спросили меня, где я работаю.

– Лучше не спрашивайте! – сказал я.

– Но нам это необходимо, – последовал ответ, и мне пришлось признаться. Разговор перешел от причин аварии к тому, что нужно сделать премьер-министру для сокращения бюрократии в полиции. Понятно, что закон действовал своим чередом, и я заплатил второй штраф за несколько недель (и совершенно правильно). Каким-то образом этот инцидент меня встряхнул, и я решил, что нужно не просто двигаться дальше, но и больше думать о семье, оставляя для этого душевные силы.

Тем временем на работе мои мысли, как и мысли всех остальных, были о результатах выборов. Было понятно, что победят лейбористы, но оставался вопрос о том, каким будет их большинство.

В перевернутом вверх дном мире современной политики победа лейбористов с перевесом в 66 парламентских мандатов была представлена как поражение средствами массовой информации, науськанными, надо признать, некоторыми второстепенными и недовольными членами лейбористской фракции. Но, откровенно говоря, даже в лейбористской верхушке было заметно разочарование, поскольку все надеялись на перевес в 80 или даже 100 мандатов. На самом деле консерваторы приобрели лишь немногим больше голосов, чем раньше (их позиции были слабее, чем при Ниле Кинноке в 1987 г.), зато улучшилось положение либеральных демократов благодаря голосам противников войны.

Наутро после дня выборов я зашел в кабинет Блэра. Во время избирательной кампании в его резиденции на Даунинг-стрит было пусто. Теперь она ожила. Я давно никого не видел из политической команды, и разговор немедленно пошел о действительно важных вещах – о победе команды клуба Liverpool над Chelsea в полуфинале Лиги чемпионов в прошедшую среду: был гол или нет? Какая разница в счете? Потом мы перешли к избирательной кампании. Я спросил, в чем были самая большая удача и неудача кампании. Самой большой неудачей считалась утечка информации о рекомендации генерального прокурора относительно Ирака. Удача? Ее не было. Все шло очень тяжело.

Я оставался на Даунинг-стрит до того момента, когда в резиденцию вернулся премьер-министр с семьей. Все сотрудники выстроились вдоль знаменитой лестницы от дверей до входа в зал заседаний кабинета. Тони и Чери Блэр были встречены бурной овацией и радостными приветствиями. Они пожимали всем руки и улыбались, но Тони выглядел совершенно измученным. В тот же день, но попозже мы с сотрудниками были в Казначействе и участвовали в таком же бурном приветствии канцлера, когда он вернулся в свой кабинет. Я могу даже гордиться тем, что пожал руку и премьер-министра, и канцлера в день их возвращения на свои посты.

Однако в пятницу меня постигло разочарование, связанное с перестановками в кабинете: беспокоило не столько чье-то персональное назначение, сколько общее отсутствие перемен. Я никогда не участвовал в обсуждении перестановок, но ожидал, что на первый план выйдет новое поколение. Однако перестановки, казалось, выдавали недостаток уверенности; у Блэра получилась команда, которая подходила скорее для обороны последнего рубежа, чем для свежего старта. Я рассчитывал увидеть на ключевых постах кабинета рядом с Дэвидом Милибандом, Десом Брауном и Рут Келли талантливых и успешных заместителей министров – таких, как Дуглас Александер, Джон Хаттон, Джеки Смит и Хейзел Блеарз, они придали бы кабинету более молодой и энергичный облик[157]. На ступеньку ниже кабинета все обстояло значительно лучше (меня особенно порадовало назначение Эндрю Адониса министром образования), но когда я столкнулся с премьер-министром в понедельник после выборов, я признался, что кадровые изменения мне представлялись недостаточно радикальными.

– Поздравляю с победой, – сказал я.

– Похоже, мы проиграли, – рассмеялся Блэр, имея в виду то, что писала пресса в конце недели.

По поводу перестановок я сказал, что следовало придерживаться знаменитых лаконичных формулировок Клемента Эттли: «Вы отлично сыграли»; «Не соответствует должности». Блэр улыбнулся[158].