Для нескольких поколений чехов (и в чуть меньшей степени – словаков) Чехословакия оставалась мечтой, почти воплощенной в годы Первой республики, о которой до сих пор в Праге принято вспоминать как о “золотом веке”. Мечтой о собственной свободной, демократической, экономически развитой, мирной, интеллигентной центральноевропейской стране. Поначалу эта мечта противопоставлялась габсбургскому прошлому, главное содержание которого сводилось к угнетению самобытности славян. Затем Первая республика стала антиподом жестокости нацистской оккупации и бездушия сменившей ее советской опеки. Мечта испарилась, когда выяснилось, что в современной Европе чехам и словакам удобнее жить по отдельности, но в то же время по-прежнему вместе – в рамках Европейского союза.

Неудивительно, что именно в последние два десятилетия в Чехии (и отчасти в Словакии) наблюдается своего рода габсбургский ренессанс. По количеству книг, документальных фильмов, музейных экспозиций, интеллектуальных дискуссий о былой династии и ее временах Прага составляет конкуренцию Вене и заметно опережает Будапешт, хотя возвращать “габсбургские” имена улицам и площадям здесь не торопятся. В чешском историческом сознании Габсбурги хоть и не превзошли скромное обаяние Первой республики, но выражение za císaře pána (“при государе-императоре”) в отличие от совсем недавних времен теперь несет в себе в основном положительный смысл. Период посткоммунистических реформ оценивается многими бывшими жителями “бараков социалистического лагеря” как время закономерного возвращения в Европу – в духе известного эссе писателя Милана Кундеры о Центральной Европе, “похищенной” коммунистами. Но, вернувшись в Европу, чехи и словаки обнаружили, что однажды уже были там.

Когда-то давно, za císaře pána.

Бывшая Югославия: бочка с порохом

1 декабря 1918 года принц-регент Сербии Александр Карагеоргиевич принял в Белграде делегацию загребского Национального совета, который примерно за месяц до этого провозгласил создание Государства словенцев, хорватов и сербов на населенных этими народами территориях распавшейся империи Габсбургов. Депутаты просили Сербию о покровительстве. Фактически речь шла о соединении югославянских земель в рамках одной страны, получившей название “Королевство сербов, хорватов и словенцев”. Во главе встал сербский монарх. “Наша австро-венгерская реальность спьяну закатилась под трон Карагеоргиевичей, как пивная бутылка на свалку”, – писал позднее об этом событии классик хорватской литературы Мирослав Крлежа.

Сейчас, после краха трех Югославий[99], легко рассуждать о том, что объединение южных славян в рамках одного государства было обречено на провал. В 1918 году это не представлялось очевидным. У югославского проекта имелись сторонники и противники как среди сербов, оказавшихся центральным элементом конструкции нового государства, так и среди других народов королевства. Скептики утверждали: несмотря на этническую и языковую близость, между народами королевства, в первую очередь между сербами и хорватами, так много историко-культурных и социально-психологических различий, что эти противоречия неизбежно станут фактором дестабилизации. 1920-е годы подтвердили такие опасения: страна жила в состоянии постоянного политического кризиса. Сербская правящая элита не избавилась от подозрений в отношении хорватов, словенцев, боснийских мусульман. Белградских политиков смущало габсбургское прошлое этих народов. В адрес сербов звучали ответные обвинения в чрезмерном централизме, ущемлении прав других народов и конфессий, тотальной коррупции и “азиатчине”.

В январе 1929-го, через полгода после убийства Степана Радича, ведущего хорватского политика, король Александр решил излечить государственные проблемы хирургическим вмешательством: распустил парламент, заменил либеральную конституцию авторитарной и начал править единолично. Страна официально стала именоваться Югославией. Оппозицию “королевской диктатуре” возглавили хорваты. За пять лет почти самодержавного правления Александр убедился: авторитарный реформизм не способен разрешить запутанные проблемы его страны. Король начал готовить компромисс с оппозицией, но тут вмешалась судьба: 9 октября 1934 года Александр Карагеоргиевич был убит во время визита во Францию. По верноподданнической легенде, перед смертью монарх прошептал: “Берегите мою Югославию”. История заговора против короля служит иллюстрацией внутренних и международных проблем его королевства: убийцей был болгарско-македонский боевик Владо Черноземский, но в организации покушения участвовали хорватские националисты при содействии венгерских властей и итальянской разведки.

Покушение на короля Александра в Марселе. Фото 1934 года.