– Да. Но я ненавижу большевиков хотя бы за то, что они приказали нас разоружить, а я уже говорил вам, что хочу вернуться генералом. Герострат поджег Александрийскую библиотеку, чтобы обессмертить себя. Он остался жить в веках. Наполеон был великий авантюрист, гений – тоже жив в веках. Я не Наполеон, но хочу стать хотя бы Геростратом.

– Значит, во имя геростратовщины вы готовы убивать своих и чужих?

– К сожалению, так, господин подъесаул. Только в революциях можно проявить себя и свою личность.

– Я уйду от вас, господин полковник.

– Никогда, господин подъесаул. Вам крупно повезло, что встретились с Гадой. Будь вы у другого командира, давно были бы обвинены в большевизме и расстреляны без суда и разных атрибуций судебных. Гада тоже палач, как и Каппель, Гришин-Алмазов, Дутов. Те уже начали расстреливать даже своих офицеров, чуть заметив вспышки большевизма. А это говорит о том, что и наша смерть уже близка, Бережнов. Держитесь за Гаду, если и побежим, то хоть на мою родину. Там я тебя не дам в обиду. Большевики живут под лозунгом: «Кто не с нами, тот не наш». Мы тоже перехватили этот лозунг. Взаимно. Но кругом ропот. У Дутова расстреляли целый взвод солдат – большевики! И скоро, как говорят русские, нам будет пора сматывать удочки. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, как говорят французы. Но, чтобы ни случилось, от меня не уходи. Хочешь, будем вместе пробиваться в генералы? У тебя есть всё: слава, ум, умение воевать.

– Не хочу. Я сейчас много бы дал, чтобы люди забыли о моей славе. Стать бы снова солдатом…

– Ладно, Бережнов, ты честен, а это главное. Готовь своих, будем наступать на Иркутск и дальше. Береги себя. Ты мне нужен живой.

– Чтобы досмотреть последний акт трагедии?

– Думаю, трагикомедии. Обязательно досмотрим. Хоть ты и бывалый солдат, но у тебя побегут мурашки по коже, когда ты увидишь весь российской ужас. Ну, не скисай! Всё еще впереди!

8

Шли на борьбу с чешскими легионерами и белогвардейцами шахтеры с Черновских копей, с Судженки и Анжерки. Все хорошо вооружены, есть и пушки, и достаточно к ним снарядов. Но Гада продолжал продвигаться на восток.

11 июля части мятежного генерала заняли Иркутск. 14 июля его передовые части неожиданно появились на Култукском тракте восточнее Иркутска и обстреляли позиции красногвардейцев именно в том районе, где пришлость на какое-то время осесть демобилизованным Макару Сонину и Евлампию Хомину, так стремившимся вернуться в Уссурийский край на таежную Улахе. Вместе с саперами-германцами недалеко от Култука, что стоит на Иркутском тракте, они сооружали окопы по всем правилам саперного искусства: с ходами сообщения, с гнездами для пулеметов. Здесь работало до шести сотен китайских рабочих. Руководил работами участник германской войны Бевз.

17 июля прибыл Главкомверх Центросибири Голиков со штабом. Решено было в девяти верстах от Слюдянки укрепить позиции. Ко всему еще решили преградить путь взрывом тоннеля на Толстом мысу, взорвать также часть мостов и виадуков на Кругобайкальской железной дороге. Но не все штабисты согласились с такой мерой: мол, это достояние народа, мол, взрывом тоннелей нам противника не удержать.

Оборонительные работы еще не были закончены, когда 19 июля издали раздались артиллерийские залпы. Полураздетые китайцы бежали, едва завидев наступавших казаков.

Все оказалось проще, чем думал Устин Бережнов: здесь не было охраны. Разведчики в составе двух казачьих сотен, при легких пушках, скрытно подошли к саперам, обстреляли их. Китайцы бежали, бежал с ними и Бевз, но часть русских была схвачена, в том числе и Макар с Евлампием. Казаки бросились рубить безоружных, но их остановил Туранов, который к этому времени стал командиром сотни разведчиков. Вообще здесь был закон, чтобы безоружных не убивать. Подъехал Устин. Макар Сонин и Евлампий пытались спрятаться за спины пленных, но Устин их увидел.

– Ну, вот мы и снова свиделась, Макар Алексеевич. Туранов, всех пленных отправить к Гаде, а этих двух я сам допрошу.

Так были взяты бескровно почти готовые сооружения.

– Ну что, друзья, сказывайте, как вы оказались в стане красных? Вернее, снова у красных?

– А мы от них и не уходили, Устин Степанович, – спокойно ответил Макар. Евлампий молчал. Ему не нравился напряженный взгляд Устина. – Были красными, ими и останемся. А уж дальше твоя воля – казнить или помиловать. Но попади ты мне в руки, то я бы казнил тебя, господин подъесаул.

– Спасибо, сват, или как мы говорили раньше, спаси Христос! Сказал ты правду. Но хотел бы я знать, за что бы ты меня казнил?

– За то, что ты идешь супротив народа. Хотя, ежели по чести, то и я запутался: где народ, а где не народ. Голова кру́гом. Пробивались домой, а тут перегородил путь Семенов. С ним хлестались. Оба ранены были. Чуть оклемались – нас в саперы, мол, хоть работать не будете, но командовать-то сможете. Вот и докомандовались.

– М-да! Домой рвались? Вот и я рвусь домой, но никак не дорвусь. Ношусь с Коршуном из края в край земли, а где найдем мы с ним пристанище, то никто не ведает.

– А бог? – выдавил Евлампий.

– Оставь бога-то! Судьба все наши дела вершит, а не бог. Домой, значит… Скучаю, Макар, и я по дому, по Саломке, а не пишу, потому что писать не о чем – кровь и кровь кругом. Стоит ли об этом рассказывать? Ну вот что, отпущу вас, дуйте отсюда. Но прошу вас, пробивайтесь домой. Не вояки вы, вы – землепашцы. Если доберетесь до дому, то поклони́тесь от меня Саломке, мол, спешу к ней, скучаю, добегу, ежели пуля не остановит. Ромашка, проводи до леска, и пусть чапают. И больше мне в руки не попадайтесь, другим тоже. Мы разведчики, а не каратели.

Ушли Макар и Евлампий, ушли и себе не поверили, что ушли. Прибежали в штаб, доложили о наступлении Гады. А здесь, прямо у штаба, бушевал митинг. Выступал не то анархист, не то левый эсер, но потом говорили, что это выступал старый большевик.

– Товарищи! Мне сдается, что товарищ Троцкий – не наш человек. Это он сорвал мир с Германией. Это он своей телеграммой, своим приказом заставил нас пропустить чехословаков через Владивосток. Хотя мы требовали, чтобы чехи шли через Архангельск. Он хорошо знал и знает, что чехи и словаки настроены контрреволюционно. Это он, и только он, раздул пламя восстания, которое заливает кровью Сибирь и Дальний Восток. Он, и только он…