— Немногие мужчины отважатся угрожать валькирии.

— Если бы я боялся тебя, это означало бы, что мне еще есть что терять, — возразил Зигфрид, мысленно ругая себя за то, что его рука дрожит. — Но вы все у меня отняли.

— Кроме твоей жизни, — напомнила ему Брюнгильда. — И это большее сокровище, чем ты можешь себе представить.

— Мне не жить без Ксандрии, — угрюмо произнес Зигфрид.

Брюнгильда криво улыбнулась.

— Когда она была твоей, ты об этом не думал.

По телу Зигфрида прокатилась волна дрожи, и совершенно немужские слезы покатились по его щекам.

— Не напоминай мне! Сейчас имеет значение только настоящее. И если она жива…

— Она жива…

— Тогда я найду ее! И вся эта злая шутка завершится.

Сила воина, которая дала ему мужество приставить меч к горлу валькирии, быстро иссякала. Брюнгильде было жаль его. Может, это и было ее ошибкой с самого начала? Жалеть воинов не входило в обязанности валькирии.

— Злая шутка как раз состоит в том, чтобы ты искал ее. Неужели ты думаешь, что Ксандрия выжила случайно? Этого хочет Один, который уверен, что глупый Зигфрид попадется на его приманку.

— Дело не в глупости, а в моей любви, — прошептал Зигфрид. — А если это одно и то же, мне, честно говоря, все равно.

— Тогда возьми моего коня Хъёрдана, рожденного от Слейпнира, скакуна Одина, — сказала Брюнгильда, выполняя желание принца. — Он отвезет тебя в Утгард по корням дерева Иггдрасил. Черную орду ты узнаешь сразу, как только увидишь их.

— Я найду Ксандрию? — потребовал ответа Зигфрид.

Валькирия вздохнула.

— Если ты способен следовать важным советам, которые тебе давали в течение жизни, то у тебя есть такая возможность.

— Я спасу ее? — продолжал допытываться он.

— Ты можешь ее спасти, — осторожно произнесла Брюнгильда. — Но то, что ты собираешься спасать, вероятно, спасти уже нельзя. Большего я тебе сказать не могу.

Зигфрид запрыгнул на восьминогого коня Хъёрдана. Конь стоял смирно.

— Что ж, тогда мне нужно спешить. Если я могу спасти Ксандрию, то я сделаю это. Какой бы ни была цена, ее нельзя назвать слишком высокой.

— Именно на это и делают свою ставку нибелунги, — предупредила Брюнгильда. — Они считают, что все твои достоинства вкупе с тем, что ты имеешь, очутятся на чашах весов, когда твоей целью станет спасение Ксандрии.

— А при чем тут нибелунги? — спросил Зигфрид. — Разве то, что произошло, это не дело рук самого отца богов?

Брюнгильда усмехнулась.

— Неужели ты так и не догадался, кто нашептал Одину о твоем и моем нежелании покоряться ходу судьбы? Кто сказал ему, что королева — это средство, благодаря которому он сможет причинить тебе величайшую боль?

Зигфрид сунул Нотунг в кожаные ножны на спине.

— Тогда после моего возвращения мне придется призвать нибелунгов к ответу. И я не стану говорить с ними. Я уничтожу каждого из них по отдельности. Пока проклятие не завершится не из-за их решения, а из-за их смерти. Такова моя клятва.

Брюнгильда положила Хъёрдану руку на ноздри и тихо сказала коню на ухо:

— Прошу тебя, отвези человека на своей спине в Утгард и жди у Иггдрасила, пока он не вернется или пока я не позову тебя.

Хъёрдан тихонько фыркнул. Брюнгильда знала, что конь выполнит ее задание лучше любого человека, с которым ей пришлось иметь дело во всей этой истории. Она взглянула на принца, последний раз с наслаждением любуясь его лицом, точной копией лица Зигфрида-старшего, которого она так любила.

— Ничего больше я для тебя сделать не могу.

Зигфрид кивнул.

— Вряд ли у меня будет другая возможность поблагодарить тебя. Пусть я обречен на страдание, но мне приятно осознавать, что ты пыталась мне помочь, несмотря на опасности, которые грозили тебе. Если я смогу отплатить тебе добром, я сделаю это.

— Может, боги когда-нибудь позволят нам встретиться, — с грустью прошептала валькирия и убрала руку с ноздрей Хъёрдана, нетерпеливо бившего копытами, из-под которых летели искры. — Тебя ждут трудные испытания. Сражайся с достоинством.

Зигфрид кивнул. Конь развернулся, собираясь въехать в землю, будто это было то же самое, что спуститься по холму. Брюнгильда еще успела увидеть конец Нотунга, но и его вскоре поглотила земля.

И вот она стояла в сожженном замке в стране мертвецов, понимая, что ей остается только надеяться и ждать. Без верного Хъёрдана валькирия не могла наблюдать за происходящим с высоты.

Вероятно, так было даже лучше.

Волк, молчаливый спутник Зигфрида, вошел во двор, не обращая внимания на трупы. Он не стал есть тела убитых и неспешно приблизился к валькирии. В его взгляде был вопрос, а может, и обвинение.

— Не смотри на меня так, — с горечью сказала Брюнгильда. — Не смотри на меня так, словно это все моя вина.

Сама она об этом думала достаточно часто.

На спине Хъёрдана путь сквозь слои Мидгарда был подозрительно легким. Конечно, земля царапала кожу Зигфрида, и время от времени он ощущал прикосновение камней и корней. Но конь валькирии был его щитом, и он не боялся пути, как моряк не беспокоится о том, какой температуры вода под кораблем.

Конечно же, Зигфрид знал историю мира такой, как ее рассказывали его предки. Он не сомневался, что мир был плоским. Сверху над ним нависал небосвод Асгарда, а под ним простирался Утгард. Три этих слоя соединялись огромным деревом жизни Иггдрасил. Обо всем этом каждый человек знал с самого детства. Но Зигфрид знал и ту часть легенд, в которых говорилось, что люди не могут войти ни в Утгард, ни в Асгард. Мидгард считался слабейшим из трех миров, населенным созданиями, которые плясали под дудку богов, избегали края мира и дрожали от страха перед чудовищами Утгарда. Ни боги, ни титаны не были ровней людям, и жалкое человеческое племя могло лишь надеяться на то, что сможет прожить свою жизнь, не сталкиваясь со столь сильными соперниками. В конце же всего был Рагнарёк, который настанет, когда волк Скалли сожрет солнце, а волк Хати проглотит луну.

Но до этого у Зигфрида было полно времени, чтобы осуществить свою месть.

Когда принц прорвался сквозь слой Мидгарда в Утгард, он чувствовал себя подобно пловцу, вынырнувшему из воды, хотя он выныривал не вверх, а вниз. Давление отступило, и ветер стал выдувать грязь из волос Зигфрида. Принц почувствовал, как развевается на нем одежда, и, затаив дыхание, решился-таки разлепить глаза. Его взгляду открылся мрачный мир. Он парил на спине коня валькирии на такой высоте над землей Утгарда, на какой висят облака над Мидгардом. Хотя под копытами Хъёрдана ничего не было, они почему-то не падали вниз. Вместо этого конь спокойно двигался к земле, изящно переставляя все свои восемь ног.