«Эриксон» запиликал, и Катя вздрогнула. Этого звонка она ждала уже неделю. Теперь он прозвучал, но у нее не было сил поднять трубку. Телефон пиликал, солнечный свет пробивался в щель между плотно задернутыми шторами, Рахиль Даллет смотрела на него с суеверным ужасом. Она сама поставила полковнику Семенову условие: операцию по передаче денег начнем только после телефонного разговора с Андреем.

— Возьмите трубку, Екатерина Дмитриевна, — негромко, но требовательно сказал капитан Кравцов. Он сидел напротив Кати. Она быстро вскинула на Валентина взгляд. Кравцов улыбнулся и повторил:

— Возьмите трубку, Екатерина Дмитриевна. Это звонок из Нижнего Тагила.

…Всего этого Андрей Обнорский не знал и знать не мог.

— Алло, — сказала Катя негромко. — Алло…

— Здравствуй, Катя, это я.

— Андрей, — сказала она и вдруг заплакала. Растерянный женский плач поднялся над североамериканским континентом, взмыл в залитый солнечным светом космос и прозвучал в электронных потрохах спутника системы GlobalStar. Одновременно через процессор спутника шли сотни телефонных и графических сообщений на английском, французском, японском, китайском, корейском языках. Электронному чуду стоимостью в несколько десятков миллионов долларов было все равно, какую информацию передавать. Он летел над Землей со скоростью три километра в секунду, под ним бушевал Тихий океан. Спутник GlobalStar равнодушно передал женский плач… В кабинете начальника оперчасти УЩ 349/13 осужденный Обнорский стиснул импортные шведские зубы.

Со стены на него смотрел вождь мирового пролетариата Ленин. Еще на него смотрел бывший сотрудник секретного отдела ЦК КПСС полковник Роман Семенов… В Санкт-Петербурге плач гражданки Израиля Рахиль Даллет слушал банкир Николай Наумов. Банкир улыбался и гладил левой рукой шерсть на затылке кавказской овчарки по кличке Фэри. Собака смотрела на Николая Ивановича преданными глазами.

В Нижнем Тагиле шел дождь. Капли барабанили по крышам, стеклам и заборам локалок. Весенний дождь смывал пыль, увлажнял готовую зазеленеть землю. В шорохе дождя звучал шепот: идет зеленый прокурор. В шорохе дождя обрушивались на зону женский плач, растерянность, одиночество.

— Ну что ты, Катя, — говорил Обнорский. — Что же ты плачешь?

— Я не буду… я больше не буду… Я сейчас соберусь, Андрюшенька, — отвечала она, продолжая всхлипывать.

— Как ты живешь, Катюша? — спросил Обнорский и удивился глупости и банальности своего вопроса. Ему казалось, что ситуация предполагает нечто более значительное, но это самое нечто не приходило в голову.

— Хорошо, — сказала Катя. — У меня все хорошо. А ты? Как ты?

— Я тоже нормально… Катя, тебя берут за горло? Ты одна сейчас? Ты можешь говорить свободно?

— Я не одна, Андрюша. Но я могу говорить свободно, — ответила Катя. Она уже несколько успокоилась. — А за горло меня взять нельзя — ты же меня знаешь.

Катин голос звучал в трубке очень четко, так, как будто она находилась в соседней комнате. Обнорский все еще не мог поверить в реальность происходящего.

— Роман Константиныч объяснил тебе ситуацию? — спросила Катя.

— Ситуацию? Какую ситуацию?

— О Господи! Ты еще спрашиваешь, сочинитель… Значит, не объяснил. Чем вы там занимаетесь?

— Мы чай пьем… с лимоном. Катя засмеялась. Катя засмеялась нервным неприятным смехом.

— Чай, — сказала она. — Чай с лимоном. А пряники? Пряников у вас нет?

— Нет, — сказал Обнорский, — пряников у нас нет.

— Обнорский, — сказала она, — ты пьян или ты дурак?

— Я трезвый… Но дурак. И… я люблю тебя. Катя.

— Фак ю, Обнорский… лучше бы ты был пьян. Ладно, передай трубку Роману Константиновичу, горе ты мое… сочинитель.

Андрей протянул трубку полковнику. Семенов взял телефон, сказал:

— Добрый вечер, Екатерина Дмитриевна… Ага, ну, тогда добрый день… Да просто не успел, сейчас скажу… да… Да… Спасибо, всего доброго. Трубочку Андрею передать?… Хорошо, понял. До свиданья.

Полковник выключил телефон. Обнорский посмотрел на него удивленно. Семенов махнул рукой и весело сказал:

— Да ладно, Андрей Викторович, скоро наговоритесь… Недели через две-три, по крайности через месяц, вы будете уже в Торонто.

— Каким образом? — спросил Андрей.

— В Питере задержан Сергей Березов. Он дал признательные показания: пистолет в вашу квартиру принес он. В известность вас не поставил. Вы невиновны, Андрей Викторович. В самое ближайшее время вы выйдете на свободу.

Забухала кровь в висках. Андрей прикрыл глаза.

— Я должен был сразу вам сказать… но как-то не получилось.

— Вот, значит, как… А вы-то, Роман Константинович, какое имеете к этому отношение? Я ничего не понимаю.

— Это долго объяснять, Андрей. Не суть важно. Главное, что нам удалось добиться твоего освобождения.

— Нам — это кому же? — спросил Андрей.

— Екатерине Дмитриевне, Никите Кудасову, мне, в конце концов. Так что сидеть тебе осталось совсем недолго…

— А Наумов? — спросил Обнорский. — Что-то вы, Роман Константинович, фамилию Наумова не упомянули.

Ответить Семенов не успел. Дверь распахнулась, вошел кум. Он внимательно посмотрел на Обнорского, на Семенова, на телефон в руке полковника.

— Ну, — сказал кум, — пообщались?

— Да, Валерий Василич, вполне.

— Чудненько, чудненько… Еще чайку?

— Спасибо, — ответил Семенов, — рад бы, да время поджимает. У меня к вам, Валерий Василич, другая просьба.

— Слушаю вас, Роман Константиныч.

— Вы бы нас с Андреем Викторовичем сфотографировали… на память.

— Так а чем?…

— Фотоаппарат есть, — сказал полковник. Он подошел к дивану, щелкнул замками дипломата и извлек шикарный «Кэнон».

…Щелкнул затвор, вспышка осветила бледное напряженное лицо Обнорского и улыбающееся лицо Семенова. Через пятьдесят часов фотография ляжет на стол в кухне Катиной квартиры в Торонто.

Все это, избегая подробностей, Обнорский и рассказал Звереву. Сашка ошеломленно покрутил головой.

— Вот уж действительно — роман, — сказал он.

— С недописанным эпилогом, — сказал Андрей.

— Му-у-у, — промычала корова на цветущем лугу.

— Ну, Андрей Викторович, поздравляю, — кум протянул руку.

— Спасибо, — механически ответил Обнорский.

Постановление об освобождении лежало на полированной столешнице. Самое главное слово в нем было: немедленно. Президиум городского суда Санкт-Петербурга предписывал освободить гр. Обнорского А.В. НЕМЕДЛЕННО.

— Весьма за вас рад, — сказал кум. — Я ведь давно уже служу и — поверьте на слово — такие вещи не часто случаются… С сей минуты вы свободны и можете покинуть зону прямо сейчас.