Джорон прищурился, но так и не смог его разглядеть и почувствовал раздражение от полного отсутствия учтивости. Использовать ее имя, а не звание. И прятаться, когда супруга корабля говорит об условиях, равносильно заявлению, что он им не верит и опасается, что они поразят его стрелой, когда он выйдет на свет. Он ставил Миас на один уровень с пиратами и супругами кораблей из коричневых костей.

– Поговорить, – прокричала в ответ Миас.

Джорон уловил движение рядом с собой и увидел, что Безорра поднял ветрогона и, шаркая, ведет к нему.

– Зачем мне с тобой разговаривать? – ответил Барнт.

– Условия, супруг корабля, – повторила Миас.

– Условия? – Тон Барнта был полон иронии. – Я полагаю, мне они не нужны. Еще один натиск, и вам конец. Великая Миас побеждена. И, кстати, это сделает мужчина.

– О нет. Я известна тем, что умею менять ход событий, и делаю так всю мою жизнь.

Время проходило под аритмичную капель увядавшего леса. Из темноты появилась фигура – высокая и худощавая, одетая в обтягивающий костюм из рыбьей кожи и плащ из перьев.

– Я думаю, будь у тебя секретное оружие или план, ты бы уже его использовала. – Супруга корабля Барнт держал трость, глупая манерность в лесу. А на боку у него висел меч Джорона. – Но до меня доходили слухи о силе твоего ветрогона, возможно, ты именно по этой причине пытаешься задержать наш последний натиск. – Пока Барнт говорил, Джорон тер горло. Ветрогон и Безорра подошли к нему. – Вот что я тебе скажу супруга корабля Миас, – продолжал Барнт. – Принеси мне голову твоего ветрогона, и я готов обсудить с тобой условия.

– Нашего ветрогона? Но почему? Такое существо стоит для тебя гораздо больше живым.

– Неужели ты думаешь, что я ничего не слышал в Бернсхъюме, Удачливая Миас? – Еще один шаг вперед. – Ты считаешь меня глупцом, Удачливая Миас, предательница?

– Я не предательница, – ответила Миас. – Наших людей увозят умирать, и я это остановлю.

– Твоих людей увозят? Ну предатели заслуживают самого худшего.

– Ты называешь меня предательницей, – сказала она. – В то время как сам принимаешь сторону тех, кто собирает слабых и больных с улиц и из домов Старухи.

Джорон почувствовал, что его тянут за рукав.

– Предательница, – супруг корабля Барнт повысил голос, – может сказать, что угодно. Не слушайте ее ядовитые речи, мои мальчики и девочки. Наточите свои клинки. Приготовьтесь, пришло время убийства.

Джорон посмотрел вниз и увидел своего ветрогона, чья раскрашенная маска была обращена к нему.

– Подожди! – прокричала Миас. – Ты хочешь получить меня живой, чтобы отвезти к моей матери?

– Тут ты права, из тебя получился бы отличный приз. – Барнт усмехнулся. – Но я слышал про тебя достаточно историй, чтобы понимать: от живой Миас Джилбрин будет слишком много неприятностей, поэтому я ограничусь твоей головой. Так будет намного проще.

Джорон слушал, глядя на скрытое маской лицо ветрогона. Он выглядел старым, согбенным и хрупким, и не вызывало сомнений, что каждое движение причиняет ему боль. Он протянул к Джорону крылокоготь.

– Очень хорошо, – сказала Миас. – Моя судьба определена, и все женщины и мужчины, которые следуют за мной, теперь знают, что вы делаете с предателями, поэтому они не станут сдаваться. Сражение будет тяжелым и до самого конца.

– Жизнь трудна до самого конца, супруга корабля Миас, – ответил Барнт.

– Да, ты прав, – сказала Миас. – Мы можем спеть в последний раз, супруг корабля Барнт? Могу я повести мою команду в песне, ведь все они сохраняли мне верность и заслужили последние мгновения радости.

Барнт некоторое время смотрел на нее, а потом коротко кивнул.

– Как может навредить одна песня? – сказал он.

И в этот момент крылокоготь ветрогона коснулся груди Джорона.

– Песня здесь, – сказал ветрогон. – Пой, Джорон Твайнер. Пой для нее.

Миас подняла свой сияющий меч и начала петь, и то была медленная и скорбная жалоба.

И команда хором ее поддержала:

Голоса команды смолкли, остался лишь голос Миас, громкий и чистый, эхом проносившийся в ночи.

И все до единого члены команды сделали шаг вперед, чтобы присоединиться к своей супруге корабля. А Джорон ощутил боль в груди, острый коготь проткнул рубашку и пробил его плоть.

– Пой! – прошипел ветрогон.

И Джорон, у которого не осталось ничего, без малейших шансов отыскать мотив, открыл рот и попытался. И то, что у него получилось, не было мелодией или песней, а всего лишь одиноким хриплым криком. Точно скиир, летящий над каменным островом, в основание которого неустанно бьет море, медленно взмахивает крыльями, поднимаясь ввысь, пока не наступает миг, когда он падает вниз и разбивается в последнем акте насилия, который никому не суждено увидеть.

После последнего четверостишия смокли все, кроме Джорона. То, что вылетало из его рта, стало для него ударом – получилось даже хуже, чем он представлял. В его крике не осталось ничего человеческого. Он закрыл рот. И тут же снова ощутил острую боль в груди.

– Пой, – прошипел ветрогон. Джорон посмотрел на него. – Пой!

И он запел. И, хотя Джорон испытывал боль, а из глаз у него катились слезы, он понял, что не может ослушаться. Он пел.

– Пой, Джорон Твайнер. – Это был голос ветрогона, но более низкий, громкий, странный и сильный, чем Джорон когда-либо слышал.