— Так когда это было? — тут Федьку вдруг осенило, что вопрос нужно строить иначе. — Что еще было в том году? Может, кто родился? Кто помер? Церковь поставили?

— Казаков в каземат посадили! — вдруг выкрикнул Устин Карпович.

— Каких казаков, в какой каземат?

Но он и сам не мог толком объяснить этого события. Где-то взбунтовались казаки, откуда-то прислали выборных в столицу для переговоров, чего-то просили, а их — в Петропавловскую крепость.

Пока Устин Карпович припоминал каких-то древних генералов, что были посланы усмирять казаков, Бориска весело рылся в журналах.

— А вот «Свободные часы»! — сообщал он. — А вот «Доброе намерение»! Батюшки — «Трутень!» «Трутня» нужно брать, журнал, сказывали, был отличный!

— Начнем с другого конца. Батюшка мой был еще жив, когда дед подобрал того человека? — спросила Федька. — Приезжал тогда батюшка? Навещал?

— Ванюша был еще жив и плясал. И Антоша плясал.

— Когда батюшка насмерть замерз, мне было одиннадцать. Выходит, он замерз в семьдесят пятом. Того человека дед подобрал ранее семьдесят пятого… — Федька задумалась. — Что бы мне его потом как следует расспросить! Теперь бы не маялась!

— А тот человек умолял, чтобы о нем никому ничего не доносили! — вдруг вспомнил старик. — В бреду бился, одного просил — чтобы Кирюша дал слово никому о нем не рассказывать. Уже и то диво, что он раненый через реку перешел.

— Точно был ранен? Как?

— В него стреляли, грудь дважды прострелили.

— Сдается, это он… А ты, Устин Карпович, сам его видел?

— Помогал хоронить, Царствие ему Небесное. Даже не знали, как имя, чтобы попу назвать. Вот так живешь, живешь, а помирать станешь — рядом ни одной родной души, и самое имя никто не вспомнит…

— Дедушка часто о нем вспоминал?

— Нет. Ведь с похоронами что вышло? Сам же он, покойник, их оплатил. У него были при себе часы, видать, у богатого барина стянул, хорошие. Кирюшка их попу отдал, тот взял в уплату.

— А где тот поп?

— Да помер давно.

— «Всякая всячина»! — донеслось из чулана. — Самой государыни журнал! Федя, тут и «Парнасский щепетильник» есть! И «Пустомеля»! А, вот «Адская почта»! Переписка хромоногого беса с кривым! Про нее, что ли, у господина Шапошникова говорили? Шесть номеров! А-а-апчхи!

— Вылезай ты оттуда, и с сокровищами своими вместе, — велела Федька. — О, Господи! Как ты в пыли извозился!

Бориска выбрался из низкой дверцы, держа в охапке несколько связок. Федька подошла и взяла верхнюю стопочку журналов, называвшихся «Рассказчик забавных басен». Их она помнила — дед порой читал басенки вслух. Имя издателя, господина Аблесимова, ей ничего не сказало — а ведь не раз и не два Федька плясала в комической опере «Мельник — колдун, обманщик и сват», написанной на его слова.

— Тут и «Живописец» есть, — сказал Бориска. — Семьдесят второго года издание. А вот любопытно, было ли там хоть что про театр?

Он уселся в углу и взялся листать журналы.

— «Живописца» Кирюша читал, всегда новых номеров ждал с нетерпением, — вспомнил Устин Карпович. — Пока глаза не испортились — всегда у кровати стоял табурет, а на табурете — книжки горой.

— Что это? — вдруг спросил Бориска.

— А что?

— Вот, смотри, — он вытащил зажатые журналами конверты из толстой коричневой бумаги, две штуки. Конверты были запечатаны.

— Что это за письма? — спросила Федька старика.

— А я почем знаю? Я их и не видал. Что на них написано?

— Ничего не написано. И запечатаны.

Федька взяла один конверт, повертела его в руках — и вскрыла. В нем оказались два листа хорошей плотной бумаги, исписанные твердым, но не очень внятным почерком.

— Глянь-ка, — попросила она Бориску.

— Это духовная, — сказал, просмотрев листы, Бориска. — Некая дама завещает все свое имущество, в здравом уме, как полагается… завещает единственной дочери Анне, в замужестве Тропининой, и ее детям, коим надлежит появиться на свет… ого, тут деревни перечисляются, дама-то была богатая!

— Устин Карпыч, как в журналы попало это завещание? — спросила сильно удивленная Федька.

— А я почем знаю!

— Боренька, ты о семействе Тропининых не слыхал?

— Нет, никогда… — Бориска беззвучно перечитал первые строчки духовной. — А эту фамилию и ты, чай, слыхала. Графиня Захарьина — вот кто завещательница.

— Точно, слыхала!

О чудаковатой вдове рассказывали всякие занятные истории — и что спала-де сидя, во всех драгоценных уборах, которые вместе весят чуть не полпуда, и что за обеденный стол сажала в кресла породистых собак. Но она померла много лет назад, остались одни анекдоты.

— Но ежели ее завещание — вот оно, то кто же сейчас владеет ее имуществом? — спросил Бориска. — Ведь она померла бог весть когда, и уже крепко не в своем уме.

— Надо отнести его Шапошникову, — решила Федька. — Он во всем разбирается — и в этом деле разберется. Ты вообрази — коли отыщется Анна Тропинина, как она нас наградит за находку!

— На свадьбу уж хватит! — вставил Устин Карпович. — И на обзаведение!

— А что, Феденька? — вдруг спросил Бориска. — Коли так?

— Да ты сдурел! — ответила Федька.

У нее только-только заиграло воображение! Милостив Господь — стоило Световиду растолковать, что Санька Румянцев не откажется от хорошего приданого, как тут же оно и стало возникать из небытия, как корабль на морской глади: сперва видна точка, но она растет, и уже можно разобрать паруса, уже знатоки по их очертаниям и обводам судна могут определить его вид и принадлежность. Точно так же Федька, представив где-то вдали богатую старуху, увешанную золотом и алмазами, уже увидела кучку золотых монет, которая приближалась, росла, обретала численное выражение — сто, двести, пятьсот рублей!

— Но как завещание графини Захарьиной могло тут оказаться? — Бориска совсем ошалел от изумления. — Не с неба же свалилось?!

— С неба? — переспросил старик. — А может статься! Мы ведь перед наводнением все на чердак переносим, а потом вниз стаскиваем. Не на чердаке ли оно было?

— Так замаешься взад-вперед эти журналы таскать, — сказала Федька. — Отчего они не оставляются на чердаке?

— А мыши? Вот в тот год, как того горемыку схоронили, Кирюша все добро поднял наверх, а потом ногу повредил, не стал с журналами возиться, оставил их на чердаке, — и когда полез за ними, оказалось, что многие от мышей погрызены. Диво, что хоть эти уцелели — за три года мыши и с ними расправиться могли!

— А что во втором конверте? — спросил Бориска. — Откроем?

— Откроем!

Там также оказались два листа. И также они представляли собой духовную, но уже не дамы, а мужчины — Петра Васильевича Лисицына. Там имущество распределялось между сыном, двумя дочерьми и внуком от старшей дочери, на тот час покойной. И тоже немалое имущество — крепостных душ под тысячу, доходные дома, земли, драгоценности, библиотека. Большую часть добра получал внук Дмитрий.