С тех пор аркадийцы, если не считать опасного периода в тысяча девятьсот десятом году, когда они были вынуждены устроить потоп, руководили строительством метро и всеми остальными работами, ведущимися под землей…

— А что же с Бьеврой? — спросил Сильвен. — Как они продолжали получать нужное им вещество из реки, если она полностью ушла под землю… и ее вода смешивается со сточными водами южнее Парижа?..

Любен хитро улыбнулся:

— Ты же понимаешь, аркадийцы ни в коем случае не могли такого допустить! Они умышленно загрязняли воду в Бьевре на поверхности земли, чтобы течение реки вообще остановилось и она понемногу высохла. Когда этот, по выражению Гюисманса, «шевелящийся навоз» вообще исчез с лица земли, для аркадийцев это стало счастливым шансом! Они так изменили подземное течение Бьевры, что теперь она текла с севера Парижа, и построили специальный канал, по которому чистая вода из нее попадала напрямую в их главное озеро. Теперь об исчезновении светящегося вещества можно было не беспокоиться.

Тринитэ почувствовала здесь какую-то нестыковку.

— Но тогда получается, что у аркадийцев больше не было необходимости оставаться на поверхности земли, среди людей? — сказала она.

— У светлых — в самом деле не было. К тому же гобеленовая мануфактура пришла в полный упадок. Так что в один прекрасный день загадочные рабочие исчезли так же неожиданно, как и появились. Парижане больше их не видели и не слышали, чтобы они объявились где-то еще. Светлые аркадийцы наконец-то вернулись домой…

Сильвен нахмурился. Он тоже ощутил в этом месте истории какую-то несогласованность.

— Но если все так прекрасно устроилось почти целый век назад, что же привело… вот к этому? — спросил он. И указал на окно, уже до половины залитое водой, словно иллюминатор тонущего судна.

Услышав этот вопрос, Любен побледнел.

— Нынешняя проблема… — заговорил он снова, но каждое слово давалось ему с явными усилиями, — возникла… в начале семидесятых годов…

Теперь Тринитэ вообще отказывалась что-либо понимать.

— Какая еще проблема? — Она всплеснула руками. — Объясните же побыстрей!

— В начале семидесятых годов, — медленно проговорил Сильвен, — мама возглавила Музей естественной истории…

— Да. Именно для того, чтобы Жервеза смогла помочь аркадийцам решить эту проблему… они и назначили ее на этот пост.

История Аркадии (4)

Стекла в окнах слегка задребезжали. Давление воды становилось все сильнее. Из каждой щели в двери и в стенах тонкими струйками текла вода, как из рассохшейся бочки.

Ноги у Сильвена промокли, но он не обращал на это внимания. Он чувствовал, что самые глубинные основы его рассудка пошатнулись и грозят обрушиться.

— Как это назначили?

Вместо того чтобы ответить своему бывшему воспитаннику, Любен повернулся к Тринитэ и с грустью произнес:

— Юная особа, ты была права: отказ от смешения двух рас был серьезной ошибкой аркадийцев… — Взгляд старика снова затуманился. — Жервеза Массон блестяще защитила диплом по сравнительной генетике. Она в то время жила в Пятом округе, в той самой квартире, где сейчас живешь ты, Сильвен… Однажды теплым весенним вечером она шла домой. Был май шестьдесят восьмого года, Латинский квартал еще хранил следы недавних беспорядков[13]…

Когда она проходила по улице Монж, чья-то рука мягко ее остановила, и она услышала: «Жервеза Массон?..»

Лицо стоящего перед ней человека было лишено каких-либо примет возраста. Судя по осанке и движениям, он был молод. У него были черные волосы и матово-бледная кожа. Но что-то в чертах его лица, во взгляде пробуждало воспоминания о седой древности…

«Не могли бы мы поговорить минут пять?» — спросил он, непринужденно беря ее под руку и увлекая в сторону сквера с восстановленным древнеримским амфитеатром в центре.

Жервеза хотела возмутиться и прогнать незнакомца прочь, но что-то помешало ей это сделать — возможно, странный свет в его глазах.

«Не больше пяти минут», — сказала она.

«Очень хорошо», — кивнул незнакомец.

Усевшись на ступени амфитеатра, он оглядел сквер с таким видом, словно вернулся домой из долгого путешествия.

Прошло не пять минут, а целых пять часов, но их разговор все еще продолжался. Незнакомец рассказал Жервезе обо всем — об истории своего народа, о двух расах, о загадочном светящемся веществе в водах Бьевры, о Ботаническом саде, о Бюффоне…

В завершение он сказал: «Надеюсь, вы понимаете, что я все поставил на карту, решив передать вам эти сведения?»

В самом деле, Жервеза могла принять его за сумасшедшего и, пожав плечами, уйти — или, хуже того, могла захотеть лично убедиться в правдивости его рассказа. К тому времени у нее уже были налажены контакты с прессой, так что можешь себе представить, как набросились бы газетчики на такую сенсацию. Древняя цивилизация, обитающая под Парижем! Тем более что тогда в самом разгаре была мода на нью-эйдж, и открытие прогремело бы на весь мир. Но, как выяснилось, это не входило в планы Жервезы.

«Наши старейшины, — помолчав, прибавил аркадиец, — запретили мне встречаться с вами и что-либо вам сообщать. Я пошел против их воли, но вы — наша последняя надежда…»

И объяснил ей, как обстоят дела сейчас.

Этот рассказ, который старик цедил в час по чайной ложке, был для Тринитэ настоящей пыткой.

— И в чем же была их проблема? — спросила она нетерпеливо.

— Дело в том, что народ Аркадии к тому времени был на грани вымирания. Тысячелетняя цивилизация постепенно угасала. Из-за того, что обе расы воспроизводились, никогда не смешиваясь друг с другом, они начали вырождаться. У темных это проявилось в том, что все меньше детей у них появлялись на свет — словно бы их поразило бесплодие. Что касается светлых, они стали дичать. Живущие теперь в основном эмоциями и инстинктами, жестокие и апатичные одновременно, они понемногу превратились в стадо обезьян и стали почти неуправляемыми. Если те из них, кто был постарше, еще обрабатывали поля, то весь молодняк перебрался жить в лес. Многие жили на деревьях, вообще отказываясь иметь что-либо общее с поселянами-земледельцами. Иногда для развлечения они по ночам нападали на дома своих соплеменников и устраивали разгром.

«Пока еще не было случаев, чтобы светлые подняли руку на нас, — сказал Жервезе наблюдатель. — Но боюсь, этого недолго осталось ждать. Это вопрос всего нескольких лет… если не месяцев».

— Жервеза потом часто говорила мне, что в глазах у этого наблюдателя был самый настоящий страх, — прибавил Любен. — И трагическая уверенность в том, что его мир близок к гибели…

«Вот почему мы нуждаемся в вас», — в конце концов сказал аркадиец и так крепко стиснул Жервезе руку, что едва ее не сломал.