Царственное достоинство каждого рыцаря, которое делало его равным королям, опиралось на две составляющих. Рыцарь равен королю, потому что они оба воины, и оба – христиане. Кто из них лучший воин – покажет поле боя, и не факт, что это будет король. Кто из них лучший христианин, рассудит Бог, и не факт, что это будет король. У рыцаря-шателена и короля лишь разные функции, разные задачи, но они равны по достоинству и в военном, и в религиозном смысле. Это уникальное преломление христианства через призму военной психологии, причем христианство от такого преломления отнюдь не искажалось, некоторыми своими гранями Евангелие засверкало в рыцарстве, как никогда ранее.

Здесь всё было совершенно не так, как в Риме. Г. Дельбрюк писал: «В Риме патриции правят благодаря политическим силам и политическим организациям. Римские консулы не передовые бойцы на поле боя, как германские герцоги и графы. Полководцы, по их понятиям, продолжали оставаться не воинами, а чиновниками (магистратами) Германские же короли и чиновники были наоборот прежде всего воинами и сохраняли этот характер даже тогда, когда управляли всей государственной жизнью. Императоры и короли средних веков – рыцари, весь их двор состоял из рыцарей. Герцоги и графы, правящие областями, так же являются рыцарями, даже епископы и аббаты достаточно часто брались за оружие. Кто в этих кругах не рыцарь, тот клирик, там кроме этих двух иного звания не существовало. Если король или какой-нибудь дворянин снимет рыцарский пояс, то это означает, что он готовится уйти в монастырь. Римская знать могла довольствоваться гражданскими должностями, ибо она могла держать массы в повиновении, опираясь на дисциплинированное войско, аристократы романо-германского средневековья не располагали обученными манипулами и когортами, вождями народа они могли быть только в том случае, если были самыми неустрашимыми бойцами».

Нам сегодня ближе римское понимание власти. В нашем понимании власть работает, как машина, состоящая из деталей, каждая из которых сама по себе ничего не значит, но машине, состоящей их этих деталей, ничто не может противостоять. То есть если грамотно и продуманно расставит по местам сумму ничтожеств, мы получаем необоримую силу. В рыцарском понимании, власть – это личность. Если личность обладает высокими достоинствами – она получает власть. Нет личности – нет власти. А власть в целом формулируется, как союз равноправных личностей, которые могут действовать как вместе, так и по отдельности.

Неслиянно и нераздельно

Если ничего не создавать, то возникает феодализм. Именно феодализм является естественной, органичной системой самоорганизации, которая вырастает буквально из почвы. Мы знаем много государственных систем, искусственных и надуманных, внедряемых единой централизованной волей. При помощи мощной государственной машины можно выстроить жизнь по какой угодно схеме, изобретенной кабинетными мудрецами. Только феодализм возникает сам по себе, поэтому в нем – мудрость самой жизни, мудрость Бога.

Разумеется, феодализм не был земным раем, потому что человеческая природа несовершенна. Но сама его идея почти безупречна. Оценивая феодализм, мы, как правило, оцениваем бесконечное множество извращений его принципов. Но не пора ли оценить сами принципы? Надо четко разделить отношение к идеям и к методам их реализации. Понятно, что на практике всё шло косо и криво. Но давайте рассмотрим саму идею, ту самую феодальную схему власти, которая и породила рыцарство.

Если каждый рыцарь осознает себя центром власти и является носителем достоинства, которое аналогично царскому, значит для того, чтобы выбраться из хаоса, между этой суммой суверенов должна существовать определенная система отношений. И эти отношения должны быть таковы, чтобы каждый суверен сохранял свою царственность, но чтобы при этом существовал общий для всех порядок. И этот порядок был создан при помощи феодальных присяг – оммажей.

Феодальный договор был по сути своей актом свободной воли полноправного и полноценного суверена. Оммаж устанавливал взаимные обязательства между вассалом и сеньором, сохраняя полную независимость вассала. Возникла удивительная и уникальная модель взаимоотношений при которой все абсолютно самостоятельны, но при этом все должны всем. Каждый отдельный суверен-феодал становится частью феодальной иерархии, в которой он занимает строго определенное место, что возлагает на него строго определенные обязанности, но при этом он не перестает быть сувереном, самостоятельным центром власти. Так оказалась решена проблема совмещения в рамках одной системы идеи личной свободы (а значит и личного достоинства) с идеей долга, ответственности, подчиненности. Все от всех свободны, но никто ни от кого не свободен. В рамках той системы отношений в такой постановке вопроса не было ни чего парадоксального.

Барон, являясь сеньором своих рыцарей-вассалов, сам был вассалом графа, который в свою очередь был вассалом короля, а вершиной этой феодальной иерархии был Господь Вседержитель – Верховный Сеньор.

В рамках феодальной иерархии действовало правило: «Вассал моего вассала – не мой вассал». Рыцарь приносил феодальную присягу барону и только ему, а потому ни чем не был обязан графу – сеньору барона. Но из этого правила было одно исключение – Богу, как Верховному Сеньору, все подчинялись непосредственно, напрямую, без субординации. На этом и строилась рыцарская честь. Барон не мог приказать рыцарю то, что противоречит воле Бога, как Верховного Сеньора, а воля Бога известна нам из Евангелия. Власть сеньора над вассалом ограничивалась не только перечнем пунктов феодальной присяги, но и Евангелием – главным источником представлений о рыцарской чести. Если барон приказывал рыцарю пойти и умереть, рыцарь должен был пойти и умереть – он помнил свой долг. В известных случаях сеньор был распорядителем его жизни, но он не был распорядителем его чести. Рыцарю нельзя отдать приказ, который противоречит его представлениям о чести. Рыцарь такой приказ не выполнит. И он будет прав с точки зрения феодальной морали.

Отношения между сеньором и вассалом строились согласно евангельским заповедям. Подчеркивалось, что сеньор и вассал должны любить друг друга. А отношения, которые строятся на взаимной любви, всегда равноправны. Один из них стоял в иерархии выше другого, но ни один из них не должен был позволять себе враждебного поступка по отношению к другому. Сеньора это касалось так же, как и вассала. Сеньор не должен был ни нападать на своего вассала, ни оскорблять его. Если сеньор это делал, вассал имел право порвать с ним связь и при этом сохранить феод.

Эта удивительная система строилась на подчеркнутом уважении к достоинству каждого, кто стоял в иерархии на ступеньку ниже. Как это непривычно для нас, когда мы сплошь и рядом видим, что каждый маленький начальник на каждом шагу позволяет себе унижать своих