— Стопка, я расскажу тебе сказку про Кота в сапогах, — шепнула она, нежно почесывая кошку за ухом. — Ты ведь хочешь, правда? У речки стояла мельница. Каждый день мельничное колесо стучало по воде: тук-тук. Но однажды эти звуки заглушили печальные песни. Умер старый мельник. После поминок братья разделили отцовское наследство: старшему досталась мельница, средний забрал осла, а младшему отдали кота. Понял младший брат, что нет ему места на мельнице. Взял буханку хлеба, серого кота и пошел куда глаза глядят...

Весь день Анна лежала в постели, пила какао, объедалась — забыв диете — кексами «Брауниз» и взахлеб читала «Черный», автобиографическую книгу Ричарда Н. Райта, которая уже несколько недель возглавляла список самых продаваемых книг в Соединенных Штатах, а в списке «Таймс» фигурировала четыре недели подряд. Райт, тридцатисемилетний негр, родился в южном штате Миссисипи. В 1940 году он стал первым в истории Соединенных Штатов негритянским автором, чья книга «Сын Америки» попала в список бестселлеров. Годом позже Орсон Уэллс сделал по этой книге инсценировку и поставил ее на Бродвее. Но то была сокращенная версия. Цензура тщательно вымарала сексуальные фантазии главного героя по отношению к белым женщинам — и в романе, и в пьесе. Стэнли по просьбе Анны раздобыл у издателя полный машинописный текст книги Райта. Теперь она читала ее и не могла понять, что же не понравилось цензорам. Райт знал, о чем писал. Он хорошо знал белых женщин. Его первая жена была белой, так же, как и вторая, которая родила ему дочь. Книги Райта представляли мрачную картину американского расизма во всей его красе. Если бы он написал «Черного» сейчас, после Бухенвальда, Бельзена и Дахау, рассказы Анны о расизме в Германии уже никому не казались бы небылицами. «Здесь негров не обслуживают» звучало точно так же, как «мы не обслуживаем евреев»! Из книги Райта Анна узнала, что слово «negro» на юге Америки произносят иначе, чем на севере, — как «knee-grow», то есть «выросший на коленях» — и наверняка не без причины.

Зазвонил телефон. Так поздно, в одиннадцать вечера, мог звонить только Стэнли. Натан никогда бы себе такого не позволил.

— Стэнли, что случилось? — спросила она, проглотив кусок кекса.

Минутная пауза. Смущенное покашливание.

— Я решил позвонить вам, чтобы...

— Привет! Как поживаете, Эндрю? — сказала Анна, пытаясь скрыть удивление.

— Я хотел перед вами извиниться за по-дурацки сформулированный вопрос.

— Какой вопрос, мистер Бредфорд? Я не помню никаких вопросов. Зато помню ваши руки на моей спине и ваши удивительно голубые глаза. И запах вашего порфюма...

— Извините за поздний звонок. Я забыл, что у вас уже поздняя ночь. Я вас не разбудил?

— Нет. Вы оторвали меня от кексов и Райта. Это хорошо. Я рада, что вы оторвали меня от сладкого.

— От какого Райта? — не понял Эндрю.

— От Ричарда Райта. Я как раз его читала...

— Вы читаете Райта?! Да вы что?! Это же чокнутый коммунист, к тому же...

Анна бросила трубку. Она разозлилась. Закурила, подошла к окну. Сигарета ее успокоила. Еще через минуту телефон зазвонил снова. Она вернулась к кровати. Телефон все трезвонил. Она долго не снимала трубку, но потом все-таки не выдержала.

«Стэнли, я как раз думала о тебе, — прошептала она. — Представляешь, только что мне позвонил твой брат. Я знаю, братьев не выбирают, но он ведь законченный шовинист. И к тому же слишком высокого о себе мнения. Ты совсем не такой. Ты обнимешь меня, Стэнли? Мне это очень нужно. Сейчас. Обними меня, крепко-крепко...»

В трубке раздался щелчок и короткие гудки.

Около трех часов дня на горизонте появились клубы пара, потом  — очертания корабля. В толпе раздались приветственные крики, и Анна закричала вместе со всеми. Уже два часа она стояла на Саус-стрит, неподалеку от Бэттери-парк, в нетерпеливом ожидании. Британский пассажирский лайнер «Куин Мэри» торжественно гудел, возвещая о своем триумфальном прибытии в Нью-Йорк. Анна схватила фотоаппарат. В небе парил дирижабль американских военно-морских сил, а за величественным пароходом, который на время войны перекрасили из черного в светло-серый, следовали две моторные яхты. На палубах яхт танцевали девушки с цветами в волосах и махали руками солдатам, стоявшим на палубе лайнера. «Куин Мэри» медленно приближался к Гудзону в окружении парусников, торговых судов, паромов, землечерпалок и буксиров, которые тоже гудели на все голоса, приветствуя победителей. Недалеко от Бэттери-парк корабль портовой противопожарной службы «Файерфайтер» салютовал им фонтанами воды. На палубах «Куин Мэри» пели и кричали более четырнадцати с половиной тысяч глоток. «We made it Mom»[9]— было написано на плакатах, которые держали над головами солдаты. Время от времени в небо взмывали и падали надутые презервативы. Толпа на берегу ликовала, водители проезжавших по улицам автомобилей останавливались и гудели в клаксоны. Нью-Йорк взрывался радостными возгласами, приветствуя «своих парней», возвращавшихся с войны в Европе. Это была еще не вся война: «Осталась только Япония, мама», прочла Анна на очередном плакате.

Они со Стэнли договорились, что Анна будет снимать вход судна в гавань, а он — швартовку. Вечером в редакции он рассказал ей и Артуру о том, что когда пароход «Куин Мэри» наконец пришвартовался у девяностого пирса в Вест-сайде, солдаты чуть не смели полицейских и, не обращая внимания на ожидавших их при полном параде генералов и представителей городских властей, ринулись к женщинам в толпе.

Когда они с Анной остались в офисе одни, Стэнли подсел к ней. Он курил и вспоминал Люксембург. Рассказывал Анне о молодых мужчинах, которые показывали ему фото улыбающихся женщин из своих бумажников.

— Там, в Люксембурге, я впервые понял, — сказал он, — как важно, чтобы у тебя был кто-то, по кому ты скучаешь...

На следующий день на первых страницах большинства американских газет появилась сухая информация:

Пять дней тому назад, вечером 15 июня 1945 года, в 7.35 по местному времени «Куин Мэри», самый большой пассажирский корабль в мире, принял на борт в небольшом шотландском городке Гурок 12 326 американских солдат, выполнявших освободительную миссию в Европе. Спустя 135 часов пути, вчера, в 3.30 пополудни, корабль вошел в порт Нью-Йорка.

Анна стояла в редакционном кабинете у окна и курила. Туман в тот день стоял такой плотный, что не видно было даже улицу внизу. Стэнли ругался с кем-то по телефону. На Бруклинском мосту из-за тумана столкнулось более тридцати автомобилей, и никто не знал числа пострадавших.

— Раненые меня не интересуют! — кричал в трубку Стэнли. — Только погибшие. Особенно дети. Выясни, сколько их, и перезвони. Я жду.