Однако и эти рассуждения, и настоящий французский коньяк не помогали. По ночам мне стали снова сниться кошмары, правда, не чеченские. Теперь мне снились Берман и Жандарев из телепрограммы «Без протокола», они расстреливали меня цитатами из моей рукописи, крича, что это порнография и что «Идущие вместе» должны мою рукопись сжечь, как книги Сорокина. А когда я пытался спорить, Берман и Жандарев обрывали меня, как на допросах в гестапо: «Здесь мы спрашиваем!», и добавляли самодовольно: «И этого уже не изменишь!» И я стал снова просыпаться в холодном поту и с колющей болью в сердце и, сидя на кухне с рюмкой коньяка, думать: а на хрена я пишу свои заметки и зачем их публиковать…

Но оказалось, что даже эти терзания – ничто по сравнению с теми, которые я стал испытывать, когда Полина и Глен, подав заявление на брак, переселились ко мне.

Блин, вот как, оказывается, нас может достать женщина!

Нет, я уже не мог сидеть дома и стучать на своем ноутбуке. Зачем? Что я хочу доказать? Что и в 56 можно стать Мартином Иденом, преодолеть все и вся, выйти на поле и сыграть за тридцатилетнего или даже против тридцатилетних. Но так ли это? Беня Крик мог переспать с русской женщиной, и русская женщина оставалась им довольна – но сколько было тогда Бене Крику? Мной тоже были довольны некоторые женщины, но что сказали бы женщины о Бене Крике, доживи этот Беня Крик до моих лет? И вообще, какой, к черту, роман?! Разве можно стать писателем в 56 лет? Толстой в этом возрасте вообще бросил писать, а Хемингуэй, который жил вот тут, рядом, на Кий-Весте, застрелился, когда ему стукнуло 62…

Впрочем, дело было, конечно, не в моей писанине. А в том, что я просто не мог смотреть на совершенно осоловевшего от Полины Глена и делать вид, что тихим и добрым дядюшкой радуюсь их голубиному счастью. Покойная Кимберли оказалась права: в жизни есть кое-что посильнее миллионов…

Я заводил машину и уезжал в ночной Саус-Бич.

О, теперь я могу быть гидом по ночному Майами.

По вечерам, с одиннадцати, небольшая улочка Линкольн-роуд превращается тут в римскую виа Венето или парижский Монмартр. Даже круче – вся улица, непроезжая, как Новый Арбат, уже с девяти вечера заставлена буквально сотнями крошечных столиков и грибков, которые официанты местных клубов, баров и ресторанов ставят вокруг уличных фонтанов так густо, что между ними можно едва протиснуться. К одиннадцати вечера в черноте южной ночи, как на фоне бархатно-черного театрального полога, за всеми этими столиками, иллюминированными маленькими свечами, сидят влюбленные пары (гейские, лесбийские и традиционные). Они неспешно едят, пьют вино, тихо беседуют, смеются и целуются под журчание романтично подсвеченных фонтанов. И все это – холеные, дорого одетые, модно постриженные юноши и молодые мужчины от 20 до 35 и полуоголенные девицы – не проститутки, а богатые туристки со всех стран мира и местная золотая молодежь. Их ночная жизнь начинается с этого ужина на Линкольн-роуд или на Оушен-драйв – веренице ночных ресторанов вдоль океанского побережья.

Даже в январе в Майами жарко, и потому – тут никого в пиджаках, все в коротких рубашках «тишортах» или в майках, с загорелыми плечами, а девушки – американки, кубинки, испанки, черные – в мини-мини и топиках, прикрывающих разве что сосочки. А животики у всех открыты, и, возможно, именно этой модой на обнаженные женские пупочки Америка спровоцировала исламский джихад и теракты – в мусульманских странах женщине публично обнажить пупок преступнее, чем открыть даже срамное место. А Америка теперь диктует моду не только на машины и ноутбуки, но и на одежду…

После ужина, то есть после часу ночи, все эти сотни, если не тысячи молодых бездельников и бездельниц, туристов и тусовщиц расходятся по ночным клубам. На Линкольн-роуд клубы в основном для голубых (и вообще на Саус-Бич порядка половины населения геи, и это поначалу кажется совершенно ирреально – видеть, как они ежедневно дарят друг другу цветы…), но ночные клубы есть не только здесь, а и на Вашингтон-авеню, на Либерти-стрит, на Эспаньол и на Оушен-драйв.

На Оушен-драйв с его бесконечным рядом прибрежных гостиниц и ресторанов (и таинственно-тенистым, увитым плющом и цветами трехэтажным особняком Версаче, в котором этого маэстро моды убил его любовник) есть несколько клубов с дискотеками на открытом воздухе.

Но самые крутые клубы – на Вашингтон-авеню. Здесь всю ночь открыты все магазины, бары, пиццерии, стриптиз-бары, «topless», «go-go» и, конечно, ночные клубы. Улица залита светом, витрины магазинов сияют неоном, по мостовой медленно, как на прогулке, катит густой поток машин, очень дорогих, открытых и спортивных – «бентли», «феррари», «кадиллаки», «роллс-ройсы»…

Припарковать машину негде, все парковки заняты, и нужно знать маленькие частные площадки во дворах банков и магазинов, чтобы за взятку или двойную плату приткнуть там свою машину хоть на несколько часов…

А по тротуарам на Вашингтон-авеню и на Оушен-драйв шляются толпы туристов и бездельников со всего мира вперемешку с местной черной и испано-коричневой шпаной, проститутками, похожими на дорогих манекенщиц-моделей, и моделями, одетыми или, точнее, раздетыми, как проститутки.

И все эти потоки, толпы и компании завихряются у входов в ночные клубы – совсем юные, 17–20 летние толпятся у трехэтажного «Levels» («Уровни», или «Этажи»), где на каждом этаже своя музыка. А публика постарше и посолиднее – 20–30 летние – осаждают «B.E.D.», «Mint», «Opium Garden»…

Впрочем, простое и, так сказать, внешнее наблюдение за ночной жизнью Майами не скажет вам ничего об этом мире. Вы можете прилететь сюда, пошляться по ресторанам, вкусно поесть в «Baleen», «Cafe Tu Tu Tango», «Red Fish Grill» и других дорогих кабаках, рекомендованных вашими путеводителями, вы можете посидеть за столиком на Линкольн-роуд или на Оушен-драйв, поглазеть на дом Версаче, позагорать на пляжах, искупаться в Атлантическом океане, потанцевать в ночных клубах и улететь, счастливо думая, что вот и вы побывали в Майами.

Дорогие мои! Позвольте вам сообщить, что в Майами вы так и не были, вы до него не добрались. Потому что истинный Майами отнюдь не в этом. Истинный Майами живет по своему расписанию, которое известно отдельным избранным аборигенкам, некоторым таксистам и приезжим завсегдатаям с очень – ОЧЕНЬ! – толстыми кошельками. Потому что настоящий Майами – это вовсе не пляжи, не рестораны, не дорогие бутики на «Белл-Харбор-Мол» и даже не ночные клубы на Линкольн-роуд.

Истинный Майами – это Ж-Е-Н-Щ-И-Н-Ы. Причем не просто Женщины с большой буквы, в том или ином количестве такие Женщины есть в каждом городе и в каждой стране, а именно Ж-Е-Н-Щ-И-Н-Ы – то есть такие, у которых каждую, буквально каждую частицу их восхитительных тел нужно писать с большой буквы. Потому что Майами – это сексуальная мекка мира, это столица модельного бизнеса вселенной, и это сюда, как птицы на зимовку, слетаются на зиму все самые знаменитые модели мира. Здесь на фоне теплого океана они снимаются для бесчисленных рекламных роликов, фильмов и журналов, здесь они играют в теннис, плавают в изумрудных бассейнах, загорают на крышах самых дорогих отелей и тусуются в ночных клубах. А следом за ними и в погоне за их фотографами, агентами и славой сюда стаями и поодиночке подтягиваются их юные и не менее красивые конкурентки и просто искательницы мужей, содержателей и приключений. И наконец, сюда же, в Майами, со всей Америки сбегают от докучливых родителей пятнадцати-, четырнадцати– и даже тринадцатилетние teenagers, то есть Лолиты молочно-восковой спелости.