– Торжествовать – что это значит?

– Исполнять все свои желания.

– Тогда, мне кажется, торжествовать – это терпеть поражение. Исполнять все свои прихоти порой так утомительно.

– Совершенно верно, – спокойно подхватил Озмонд. – Как я только что имел честь намекнуть вам, в один прекрасный день вы устанете. – Помолчав немного, он продолжал: – Пожалуй, мне лучше подождать до тех пор и тогда уже сказать вам то, что я хочу.

– Мне трудно вам советовать, ведь я не знаю, о чем идет речь. Но я становлюсь очень противной, когда устаю, – добавила Изабелла с женской непоследовательностью.

– Никогда в это не поверю. Вы можете вспылить, в это я готов еще поверить, хотя и не видел вас такой. Но я убежден, что вы не можете быть «несносной».

– Даже когда выхожу из себя?

– Вы не выходите из себя, вы себя обретаете, и как это, должно быть, прекрасно! – проговорил Озмонд с благородной горячностью. – Хотел бы я видеть вас в одну из таких великолепных минут.

– Если бы мне обрести себя сейчас! – воскликнула Изабелла взволнованно.

– Я не испугался бы. Я скрестил бы руки на груди и любовался вами. Говорю это вполне серьезно. – Он подался вперед, опираясь ладонями о колени, и сидел так, устремив взгляд на ковер. – Вот что я хотел сказать вам, – произнес он наконец, поднимая голову. – Как оказалось, я в вас влюблен.

В следующее мгновение Изабелла была уже на ногах.

– Подождите с этим до тех пор, пока я и вправду не устану.

– Устанете выслушивать это от других? – Он продолжал сидеть, глядя ей в глаза. – Нет уж, как хотите, сейчас или никогда. И, с вашего Разрешения, это будет сейчас. – Она хотела было отвернуться, но сдержалась и, стоя в полуоборот, посмотрела на Озмонда. Некоторое время они двигались, словно прикованные друг к другу взглядом – глубоким, наполненным значения взглядом, которым обмениваются в решающие минуты жизни. Потом Озмонд встал и подошел к ней; он сделал это чрезвычайно почтительно, как будто опасаясь, что позволяет себе слишком большую вольность. – Я в вас влюблен без памяти.

Он объявил это снова тоном почти бесстрастного раздумья, как человек, который ни на что не рассчитывает и говорит только для того, чтобы облегчить душу. На глазах у нее выступили слезы; на этот раз их было не удержать, боль была так остра, что Изабелле вдруг показалось, будто в очень сложном замке сдала какая-то пружинка, отпирающая или запирающая – она и сама не знала. Слова, которые он, глядя на нее, произнес, прекрасные и рыцарственные, словно придали ему золотой ореол ранней осени, но, в сущности, продолжая стоять с Озмондом лицом к лицу, она перед ними отступила, как всякий раз отступала в подобных случаях.

– Пожалуйста, не говорите мне этого, – ответила она с настоятельностью в голосе, показывающей, что и теперь ее страшит необходимость решать, делать выбор. И больше всего страшит та самая сила, которая, казалось бы, должна отмести все страхи, – ощущение в себе, в глубине своего существа, того, что, по предположению Изабеллы, было истинной и высокой страстью. Она хранилась там, как положенная в банк крупная сумма – когда и помыслить нельзя, что надо начать ее тратить. Ведь стоит к ней прикоснуться, и придется выложить все до последнего гроша.

– Я никак не думал, что это может для вас что-то значить, – сказал Озмонд. – Я так мало могу предложить вам. То, чем я располагаю, довольно для меня, но недовольно для вас. У меня нет ни состояния, ни громкого имени, ни каких-либо иных внешних преимуществ. Так что я не предлагаю вам ничего. Я потому только позволил себе сказать это, что, потому, вас это не должно обидеть, а возможно, даже когда-нибудь порадует. Меня это радует, поверьте, – продолжал он, почтительно перед ней склонившись и вертя в руках шляпу движением, исполненным приличествующего случаю трепета, но лишенным какой бы то ни было неловкости, и обратив к ней свое решительное, тонкое, с легким отпечатком прожитых лет лицо. – Я нисколько не страдаю, все так просто. Для меня вы всегда будете значить больше, чем все женщины на свете.

Изабелла разглядывала себя в этой новой для нее роли – разглядывала очень добросовестно и находила, что исполняет ее не без изящества. Но в том, что она произнесла, не было и тени довольства собой:

– Нет, вы меня не обидели, но вы должны понимать, что, и не обидев, можно взволновать, причинить неудобство.

Едва произнеся слово «неудобство», она услышала, как смешно оно прозвучало. До чего глупо, что оно пришло ей в голову.

– Я прекрасно это понимаю. Конечно, вы удивлены, вы даже слегка напуганы, но эти чувства не в счет, они пройдут без следа. А если и оставят в вашей душе след, то, верю, не такой, чтобы я его стыдился.

– Право, я не знаю, какой это оставит след. Во всяком случае, как вы сами видите, я не в смятении, – сказала Изабелла с подобием улыбки, – и не настолько взволнована, чтобы потерять способность думать. И я думаю – хорошо, что мы расстаемся, что завтра я покидаю Рим.

– В этом я позволю себе с вами не согласиться.

– Я ведь вас совсем не знаю, – вырвалось вдруг у Изабеллы, и, не успев договорить, она залилась краской, вспомнив, что повторила фразу, которую почти год назад сказала лорду Уорбертону.

– Останьтесь, и вы сможете лучше меня узнать.

– Когда-нибудь в другой раз.

– Не буду терять надежды, тем более что узнать меня совсем не трудно.

– Нет, нет, в этом вы неискренни, – возразила Изабелла горячо – Узнать вас очень трудно. Труднее, чем кого бы то ни было.

– Я сказал это потому, – рассмеялся Озмонд, – что сам себя я отлично знаю. Это действительно так, я не хвастаюсь.

– Очень может быть, но вы необыкновенно умны.

– Вы тоже, мисс Арчер, – воскликнул Озмонд.

– В данную минуту я этого не чувствую. И все же у меня хватает ума понять, что сейчас вам лучше уйти. Спокойной ночи.

– Да хранит вас бог! – сказал Озмонд, завладевая той самой рукой, которую она не решилась ему отдать. Помолчав немного, он добавил: Если мы встретимся снова, вы убедитесь, что я все тот же. Если мы никогда больше не встретимся, знайте, что это всегда будет так.

– Я очень благодарна вам. До свидания.

Было в собеседнике Изабеллы некое скрытое упорство: он мог уйти по собственному побуждению, но его нельзя было отослать.

– И вот что еще я хотел сказать вам. Я ни о чем вас не просил – даже вспомнить обо мне когда-нибудь; оцените хотя бы это. Но мне хотелось бы попросить вас о небольшой услуге. Я вернусь домой не раньше как через несколько дней. Рим восхитителен, для человека в моем состоянии духа нет места лучше. Я знаю, что и вам жаль с ним расставаться, но вы правы, поступая так, как того хочет ваша тетушка.

– Она вовсе этого и не хочет, – вырвалось невольно у Изабеллы.