Волге, «гости христианские грабячи, а бесермены бьючи», добрались до Астрахани и были там обманом, «лестью», уничтожены[678]. Это событие показало, что «волжский путь» остался без охраны, и послужило поводом для похода московских войск на Великие Болгары.

Русский поход на Великие Болгары в 1376 г. надо рассматривать как один из этапов борьбы за великий волжский путь, имевший громадное торговое значение. Во главе русского войска стояли князь Дмитрий Михайлович волынский и сыновья суздальского великого князя Дмитрия Константиновича, братья жены Дмитрия Донского. Во время битвы под стенами Великих Болгар осажденные применили новые средства борьбы: пускали со стен города «гром», устрашая русских, выезжали на верблюдах, пугая, «полощающе», коней, но все было напрасно. Болгарские князья вынуждены были выплатить большую контрибуцию и посадить у себя даругу и таможника. Даруга, или баскак, — это представитель татарского хана, контролировавший деятельность местных правителей и сбор дани с населения[679]. На этот раз даруга был назначен московским великим князем, фактически утвердившим свою власть в самом центре золотоордынских владений. Таким образом, уже Дмитрий Донской поставил на очередь вопрос об овладении волжским путем, тот вопрос, который был разрешен только при Иване IV.

Источники не сообщают, сколько времени великокняжеские чиновники, даруга и таможник, сидели в Великих Болгарах, но можно догадаться, что это продолжалось недолго, так как с 1377 г. возобновляются татарские нападения на Россию. В этом году царевич Араб-шах (Арапша — в наших летописях) разбил на реке Пьяне русский передовой отряд. Татарские войска пробрались через густые леса при пособничестве мордовских князей, сообщивших русским неверные сведения о том, будто бы царевич находится на Волчьих водах[680]. Русское войско было уничтожено. Спасаясь от внезапного нападения татар, русские воины пытались перебраться через Пьяну и во множестве утонули в реке. Пожалуй, наиболее характерным для поведения русских военачальников и ратных людей было полное пренебрежение к необходимым предосторожностям военного времени. Они ездили без оружия, которое свалили в телеги, расстегнув одежду или просто спустив ее с плеч из-за зноя, полупьяные. «Поистине за Пьяною пьяны» — приводит печальный каламбур летописец.

Поражение на Пьяне было подлинной катастрофой. Татары разорили Нижний Новгород, жители которого спасались от них в речных судах. В том же году Араб-шах разорил Засурие, т. е. область, находившуюся к востоку от реки Суры и только что заселенную русскими. Осенью на Нижегородский уезд напала мордва, разгромленная на обратном пути нижегородским князем у берегов той же Пьяны. Ожесточение обеих сторон достигло высшей точки и вылилось в отвратительную расправу над взятой в плен мордвой: пленных травили псами на льду замерзшей Волги.

Успех внезапного набега Араб-шаха на русские границы показал большую их уязвимость со стороны степи. В 1378 г. татары снова совершили удачный набег на Нижний Новгород, сожгли город и разорили уезд. Еще большая опасность нависла над Рязанским и Московским княжествами. «Собрав воя многи», Мамай послал своего воеводу Бегича против великого князя Дмитрия Ивановича. Маршрут этого похода, впрочем, не вполне ясен. По-видимому, татары поднялись по Дону и дальше шли вдоль Оки по направлению к Коломне и Москве, минуя Переяславль Рязанский, столицу Рязанского великого княжества. На реке Боже — правом притоке Оки — враждебные войска встретились. Они стояли на берегах Оки друг против друга несколько дней (битву начали «не по мнозех же днех»). Переправившись через речку, татары пришпорили коней и бросились на русское войско, ответившее им встречным ударом. Татары не выдержали напора русских войск и с большим уроном бежали за Вожу., а наступившие сумерки помешали сражению. Наутро татарский лагерь оказался пустым; стояли только шалаши, юрты, телеги, шатры, наполненные награбленным имуществом. Татары устремились в бегство с вечера и бежали всю ночь[681].

Относительная подробность известий о побоищах на Пьяне и на Воже позволяет нам с большой достоверностью говорить об этих битвах как о значительных, но все-таки второстепенных сражениях. Татарские войска в этих сражениях состояли в основном из конницы. Это подтверждается внезапностью появления Араб-шаха на Пьяне и быстрым бегством татар из лагеря на реке Воже.

4

Иной характер имел новый поход Мамая на Русь, закончившийся Куликовской битвой. Этот поход был крупнейшим военным предприятием, которое только видела Восточная Европа в XIV в. Он был задуман в таких масштабах, каких не знали другие татарские походы того времени.

Никакое другое событие XIV–XV вв., не говоря уже о предшествующих им столетиях, не было так разнообразно и полно описано, как Куликовская битва, и тем не менее как раз хронология событий похода русских войск к верховьям Дона особенно неясна и требует предварительных пояснений. И хотя автор этой статьи не ставит себе целью обзор источников по истории Куликовской битвы, все же он вынужден сделать несколько замечаний.

Наиболее достоверные сведения о битве дают ранние летописи. Почти все летописи XIV в. упоминают о Куликовской битве, но их. повествования далеко не сходны. К сожалению, рассказ Троицкой летописи, древнейшей из московских, до нас не дошел, так как. Н. М. Карамзин не сделал из нее ни одной выписки, относящейся к Куликовской битве. Можно только предполагать, что этот рассказ был сходен с соответствующим текстом Симеоновской летописи «О великом побоище иже на Дону». Основной чертой рассказа Симеоновской, а следовательно, и Троицкой летописи является отсутствие упоминания о Владимире Андреевиче серпуховском. Героем битвы был князь Дмитрий Иванович, ставший «на костех». Пособником Мамая изображен рязанский великий князь Олег Иванович. Рассказ оканчивается известием о гибели Мамая и воцарении Тохтамыша, к которому великий князь послал своих гонцов[682].

В сообщении Симеоновской летописи нет еще ничего сказочного. О Дмитрии Донском говорится как о живом. Вероятно, это и есть древнейшее и наиболее достоверное летописное известие о битве 1380 г.

Более развернутый рассказ о Куликовской битве находим в Ермолинской летописи, дошедшей в рукописи конца XV в. [683] Время его появления можно было бы определить на основании упоминания о великом князе в третьем лице как уже об умершем: «О сем бо князи воеводы глаголаху ему». Неясная конструкция фразы позволяет думать, что повествователь вначале хотел сказать «о сем», т. е. этом князе как уже об историческом лице, а не как о своем современнике. По-видимому, рассказ возник вскоре после смерти Дмитрия Донского (1389 г.). Рассказ Ермолинской версии послужил основой для так: называемой Летописной повести в Новгородской 4-й и Софийской 1-й летописях[684].Летописная повесть появилась не позже смерти Олега Ивановича рязанского (1402 г.), так как о нем говорится как о живом и еще опасном противнике московских князей.

Что касается сказаний о Мамаевом побоище в различных их редакциях, то все