Хотя Владимир Путин никогда не выступал против рыночной экономики, будучи выходцем из советских спецслужб, он скорее мирился с наличием частной собственности в России, нежели считал ее основой экономической системы. В его голове с первых лет работы в КГБ накрепко засела известная фраза, сказанная Пьером Жозефом Прудоном: «Собственность – это кража». Путин абсолютно уверен, что все крупные состояния в современной России возникли на основе советских активов и что олигархам просто повезло. Увидев, что олигархи не собираются сражаться за свою собственность и готовы договариваться с Кремлем, удовлетворяя его финансовые аппетиты, Путин сделал критически важный шаг – остановил процесс закрепления принципа незыблемости собственности в российском общественном сознании. Путин ввел неформальное, но беспрекословно соблюдающееся правило для российского крупного бизнеса: бизнесмены не являются полноценными собственниками, а лишь наделены правами «пользования активами». Это означает, что они могут управлять активами и являться их бенефициарами, получая все причитающиеся доходы, но при этом не вправе принимать самостоятельные решения об их продаже, реструктуризации и т. д. Права управления и получения бенефициарного дохода были даны им государством, и, следовательно, государство по решению Путина могло в любой момент отобрать эти права и передать их другому (или оставить в своей собственности). Отныне все крупные сделки, которые планировали российские бизнесмены, необходимо было согласовывать с Кремлем.

Значение введенного в практику неформального правила для долгосрочных экономических перспектив России трудно переоценить. К началу 2000-х российское общество увидело, что даже в случае прихода к власти прокоммунистического правительства Евгения Примакова, поддерживаемого левым большинством в парламенте, государство не намерено было (или не смогло) пойти на пересмотр отношений собственности, не начало массовый пересмотр итогов приватизации государственных активов, которые многие считали несправедливыми. После 75 лет советской власти, когда частная собственность вообще не признавалась, это должно было стать сильнейшим стимулом для закрепления принципа неприкосновенности собственности в общественном сознании. Но этого не произошло. Случилось прямо противоположное: Владимир Путин создал систему, в которой, по сути дела, российское государство вновь получило контроль над всей собственностью в стране. Не будет преувеличением сказать, что это была одна из тех «железнодорожных стрелок», которая развернула поезд под названием «Россия».

Путин не верил и не верит в силу конкуренции и частной инициативы, не рассматривает их как двигатель экономики, зато уверен, что чиновники понимают долгосрочные интересы экономики. Поэтому государство не может ошибаться, и, принимая то или иное решение, контролируя то или иное предприятие или сектор экономики, вводя те или иные ограничения, оно всегда играет сугубо положительную роль. Поэтому вскоре Путин начал активно поддерживать поглощение частных компаний государственными[534]. Но самое главное, что этот процесс практически всегда сопровождался силовым давлением на бизнес.

Рассказанные ранее истории сильно похожи друг на друга: везде мы видели ущемление правосудия и неправомерные решения судов, которые не осмеливались противоречить требованиям Кремля; если речь шла об атаке на частных владельцев, то давление подкреплялось угрозами в виде арестов собственников или сотрудников (захват заложников); многочисленные и разнообразные претензии российских государственных структур сходили на нет сразу же после того, как государство добивалось своего.

Практически во всех случаях, когда мишенью государства являлся российский бизнес (или оппозиционные политики), нормальным становилось использование силовых структур, что принципиально отличает время Путина от времени Ельцина[535]. Во всех историях инструментом давления на бизнес являлись силовики – Генпрокуратура, налоговая полиция, МВД, Следственный комитет и, главным образом, ФСБ, которая исторически занимала и занимает доминирующее положение в системе советских и российских правоохранительных структур.

В советское время за всеми силовыми структурами, включая КГБ, существовал пусть и своеобразный, но гражданский контроль, который осуществляли структуры КПСС. Во времена Бориса Ельцина формализованный гражданский контроль за силовыми структурами – российская Конституция прямо подчинила силовиков президенту – реализовывался через постоянную ротацию руководителей: во главе ФСБ[536] за восемь лет, с 1992 по 1999 г., находилось шесть человек; во главе Генеральной прокуратуры – пятеро. Это вело к постоянному передвижению кадров внутри силовых структур и невозможности формирования устойчивых «групп интересов». Ситуация радикально изменилась с приходом Владимира Путина к власти: за 18 лет и на посту руководителя ФСБ, и на должности генерального прокурора находилось по два человека.

Во времена президента Ельцина ни государство, ни государственные компании не преследовали цель наращивания своего бизнеса за счет поглощений частных компаний. Напротив, основной парадигмой экономической политики в то время была приватизация. Кроме того, хотя именно в ельцинские времена появилась группа крупных российских бизнесменов, получивших наименование «олигархи», никто из них не был связан никакими узами с президентом Ельциным или с руководителями силовых структур.

20 декабря 1999 г. премьер-министр Путин, которому президент Ельцин уже сообщил, что собирается досрочно уйти в отставку, выступая в здании ФСБ, сказал: «Приказ номер один по полному захвату власти выполнен. Группа офицеров ФСБ успешно внедрилась в правительство». Как известно, в каждой шутке есть лишь доля шутки. Поэтому уже через несколько недель, когда Путин стал исполняющим обязанности президента, никого не удивляло, что выходцев из КГБ/ФСБ начали назначать на руководящие должности во многие государственные структуры. В России хорошо известна фраза: «бывших чекистов не бывает». Понимая возможности ФСБ и уже явно будучи готовым использовать их для упрочения своей власти, бывший чекист и бывший руководитель ФСБ Владимир Путин, став президентом России, оставил за собой полный контроль за деятельностью этой самой мощной российской спецслужбы, что ликвидировало какой-либо гражданский контроль.

Весьма символично, что первый эпизод использования ФСБ как инструмента давления на бизнес случился в мае 2000 г., менее чем через неделю после инаугурации президента Путина. Тогда в разных местах Москвы одновременно прошли обыски с участием сотрудников Генпрокуратуры, ФСБ и налоговой полиции в офисах компании «Медиа-Мост» Владимира Гусинского[537]. Однако вплоть до «дела ЮКОСа» такие случаи бывали не очень часто.