Покончив с чертежами, Петр поехал с Апраксиным в Ступино, Тавров. На стапелях строилась добрая дюжина кораблей. Половину из них готовили к спуску на воду.

— Нынче заложим еще три корабля; покуда есть тому возможность, будем ладить корабли. Все равно придется воевать у турка Черное море.

По ходу проверял не только корабли, но и присматривался к тем, кто их строил. Апраксин не ждал вопросов.

— Федосей всему делу голова. Не токмо твои корабли ладит, за всем присматривает. Санька Кикин от него мало отстает. Гаврилка Меншиков, Пальчиков, все добрые корабельщики.

— Сам вижу. Иноземцы-то как?

— По делу. Най да Козенц примерны. Токмо Най домой просится.

Петр ухмыльнулся:

— Мы ему деньгу посулим, отпускать не стану.

Вернувшись в Воронеж, царь по привычке взялся за топор, орудовал на «Предистинации» бок о бок со Скляевым. Отдыхая, вынимал трубочку, а Федосей отворачивался, не переносил табачного дыма. Царь смеялся, обкуривал его:

— Нынче, Федосей, на Сяси, Олонце, Ладоге почитай два десятка кораблей для моря ладим. Но сии верфи далеки от моря. — Петр затянулся, выпустил дым в сторону. — Отобьемся от шведа, соорудим стапеля в устье Невы. Готовсь туда ехать.

— А здеся кто?

— Приноравливай замену. Покуда Гаврилка и Пальчиков. — Царь вспомнил главное: — Задумку имею бригантины ладить на новый манер.

Скляев загорелся, царь задел любимую струнку.

— В чем новизна, Петр Лексеич?

— Узрел я на Балтике особый бережок приморский. Сплошь в скалах, островках да заливах. Развернуться фрегату немочно, тесно, а шведа-то выбивать из тех мест будем все одно.

— Ну, ну?

— Айда в модель-камору.

По царской указке Апраксин прошлой зимой построил добротную избу. Собрали туда чертежи всех кораблей, модели судов, разных приспособлений. Заведовать поставили Скляева.

В избе Петр чиркал мелком по грифельной доске.

— Там надобно иметь суда юркие. Помнишь венецианскую галеру? — Скляев кивнул. — А мы сделаем поменее на треть. Ты и кумекай, цифирь прикладывай, чертежом обозначь.

— Почему государь?

— Да на парусах в узостях не развернешься. Но машты оставь, две-три, парусы все равно иметь будем. Пушек определи дюжину.

— Какой срок?

— К весне готовь чертежи и приезжай в Питербурх. Я тебя вызывать не стану. Апраксин все знает.

С адмиралтейцем Петр делился задумками вечерами, в застолье:

— Гляди, Федор, нынче Кикина я у тебя прихвачу, потом Скляева, Ная, Козенца. Флот подымать станем на Балтике.

— Здесь-то кто на стапелях останется?

— Хватит с тебя Меншикова, Верещагина, Пальчикова. Сам обучай, пришлю толковых робят. Еще матрос сотни две-три заберу. Тож рекрутов набирай, вышколи, тебе здесь легче, обжился. Скоро Крюйс пришлет иноземных людишек корабельных, легче станет.

Накануне отъезда Петра адмиралтеец загрустил:

— Вольготно мне с тобой, Петр Лексеич, так бы с тобой и полетел. Куда ты, туда и я.

Петр расхохотался:

— Девица я, што ли, тебе?

— Невмочь, Петр Лексеич, скука порой одолевает. С тобой в деле и в потехе весело.

— Ишь ты. — Петр сбросил усмешку. — В эту кампанию, Федя, воевать будем у шведа Нарву, по морю двинемся. Там и твой братец с Шереметевым руку приложит. Флоту простор надобен. А ты у меня первый адмиралтеец, и на юге, и на севере за все в ответе. В эту кампанию потерпи, следующим летом призову в Питербурх, узришь новые верфи.

— Сам-то не забывай, наведайся…

Мартовское солнце припекало наезженную санную колею. К Ладоге тянулись сани с ошкуренными корабельными соснами, пилеными досками, кулями с пенькой, бочками со смолой. Глядя на них, Петр радовался: «Слава Богу, кажись, налаживается!»

На Сясьской верфи во льду стояли спущенные со стапелей четыре восемнадцатипушечных фрегата. Из палуб росли мачты. Сновали плотники, сколачивали станки для пушек, наращивали фальшборт. Еще осенью Петр назначил Татищева новгородским воеводой, но с верфи не отпускал.

— Лед сойдет, веди фрегаты к устью, после езжай в Новгород. В ответе будешь за те верфи, на Ладоге, Волхове, Сяси само собой.

На Лодейном Поле в Олонце любимец царя Иван Немцов встретил царя на стапелях.

Доморощенного мастера из двинских крестьян, сметливого самоучку-корабела когда-то приметил архангельский воевода Федор Апраксин, отправил в Воронеж с таким же умельцем, братом. За год Немцовы здесь, на Сяси, выстроили две шнявы. Краснея, слушал Немцов похвалы Петра. На его стапелях строилась по царским чертежам шнява «Мункер». Неделю стучал царский топор на шняве.

Как-то на перекуре Немцов осмелел, глянул на царя вопрошающе. Петр кивнул головой: спрашивай, мол.

— Имя-то «Мункер» што обозначает, государь?

Царь затянулся, ухмыляясь.

— Ты, Иван, голландский разумеешь? Ну, сие ближе к французскому, мон кер, что значит мое сердце.

— Забавно, — разглаживая усы, засмеялся Немцов.

По ночам на Ладоге грохотало, трещали льдины, озеро просыпалось от зимней спячки. Озерная вода тянулась вниз, к Неве, и дальше к морю.

Спешил к морю и царь. По берегам Невы, тут и там вразброс, лоснились на солнце десятки срубленных осенью новеньких изб.

Первый лед уже прошел, и царь на корабле переправился на остров. У крепости его ждали, переминаясь, Меншиков, Трубецкой, Бутурлин, Брюс.

— Ну, кажите ваши бастионы.

Крепость, пока еще не земляная, оказалась готовой.

— Повели, Данилыч, камень везти, одевать крепость прочно, навек.

На Котлин отправились на двухмачтовом паруснике. Вокруг острова теснились льдины, кое-как пробились к берегу, бросили якорь.

Напротив острова возвышалась над водой причудливая, массивная восьмигранная трехэтажная башня. В амбразурах торчали десятки орудийных стволов. Царю, как положено, салютовали береговые батареи и новая крепость на воде, Кроншлот. У самого уреза воды выстроились полки.

Царь не скрывал восхищения, дружески хлопнул Меншикова по плечу:

— Ну, Данилыч, молодец, превзошел мои ожидания.

Вызвали митрополита, освятили Кроншлот и, как водится, закатили пир на три дня.

Отъезжая к Нарве, Петр еще раз предупредил Меншикова:

— Глядите с Брюсом в оба. От Выборга к вам Мейдель вскорости нагрянет, не проспите, а с моря верняком эскадра с ним вкупе.

Давно ли Шереметев без оглядки, пришпоривая коня, улепетывал от Нарвы? Три года — срок небольшой, и победителю, юному шведскому королю, все еще казалось, что мужицкое войско русского царя — «быдло», а не армия. Но все же где-то подспудно у Карла XII зародились опасения. В прошлую кампанию шведов потеснили в Лифляндии…