Но, пожалуй, главным результатом 1995 года стало окончательное формирование новых криминальных традиций. Эти традиции стали весьма существенно влиять на экономику, политику. Появилось даже новое понятие – «депутатская крыша», которое явило себя во всей красе в минувшей выборной кампании, когда среди кандидатов в депутаты в Госдуму было просто тесно от тамбовских, да и не только от них. Традиции эти стали влиять даже на моду и социальную сферу.

Несмотря на то что нарисованная картина получилась достаточно мрачной, не стоит бояться приезжать в Питер. Жизнь здесь ненамного страшнее, чем в любом другом городе России. А народ в основном – тихий и богобоязненный. Относящийся к местным преступным группировкам не более как к еще одной разновидности многочисленных достопримечательностей Петербурга. Приезжайте, убедитесь сами. Кстати, многие мои иногородние знакомые утверждают, что в последние годы по приезде в Северную столицу они не столько опасаются уличной преступности, сколько уличной милиции, которая, по их мнению, намного злее и бесцеремоннее той же московской будет.

Осень – зима 1995 г., лето 2004 г., осень 2008 г.

На пороге третьего тысячелетия и в Питере, и в Москве, и по всей России в целом как-то затихли голоса оптимистов, полагавших, что расцветший пышным цветом в нашей стране бандитизм начнет увядать сам собой по мере развития рынка и цивилизованного капитализма. Одним из расхожих аргументов, которым оперировали эти оптимисты, было сравнение ситуации в России в начале девяностых с периодом знаменитых гангстерских войн в США в «ревущих двадцатых». Конечно, сравнение было, мягко говоря, не совсем корректным – серьезные аналитики не должны ориентироваться на внешнюю похожесть процессов, предпосылки которых базировались на абсолютно несравнимых экономических и политических ситуациях. Ведь в России образца начала – середины девяностых годов, в отличие от Америки двадцатых, был не решен самый ключевой, самый глобальный вопрос – вопрос собственности. По большому счету этот вопрос кардинально не решился в России и к 1998 году, и – не стоит себя обманывать – вряд ли у нас случится что-то эпохально-позитивное в этой сфере до конца второго тысячелетия.{ Равно как не случилось и в начале тысячелетия третьего. Все эти сегодняшние разговоры о том, что приватизация в стране состоялась, глобального пересмотра ее итогов не будет и прочее, по большому счету, лишь пустое сотрясание воздуха. Кто сегодня из новых собственников может быть абсолютно уверен, что завтра государев человек матрос Железняк не постучит в дверь. Гусинский, Березовский, Ходорковский – еще примеры нужны? Государство до сих пор не выработало четкой позиции по этим вещам. Более того, однозначно имеет место политика двойных стандартов – этого уже можно посадить, а тот пусть пока еще погуляет. Почему так происходит? Еще в начале прошлого века русский философ Василий Розанов писал: «В России вся собственность состоит из „выпросил“, или „подарил“, или кого-нибудь „обобрал“. Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается». Ничего не напоминает?} Оголтелую приватизационную дележку пусть даже крупных предприятий и серьезных отраслей промышленности лишь очень «специальный» экономист-политолог может охарактеризовать как грамотное и цивилизованно-поступательное решение вопроса собственности в стране.

Так стоит ли удивляться тому обстоятельству, что российская организованная преступность в конце девяностых годов прошлого столетия стала не просто сильнее – она превратилась в постоянный фактор повседневной жизни, ее проявления уже перестали удивлять и шокировать. Термин «крыша» сделался настолько неразрывно связан с термином «бизнес», что даже люди, весьма далекие от коммерции и криминала, без специальных пояснений легко понимают, о чем идет речь.

Правда, милицейские и эфэсбэшные генералы все еще надували щеки, рапортуя о своих успехах в борьбе с мафией, но получалось это у них совсем уже вяло и неубедительно… Впрочем, валить все на генералов было бы абсолютно несправедливо. Бездарей и коррупционеров в крутых погонах в России хватало во все времена, но ведь не генералы же разрабатывают концепцию борьбы (или так называемой борьбы) с организованной преступностью. Правоохранительные органы, вся правоприменительная система в целом – лишь инструменты в руках государства. Государство же в любой стране всегда такое, каким ему позволяет быть общество. Поэтому старый афоризм: «Каждый народ заслуживает свое правительство», – он, может, и обидный для каких-то народов, но в целом весьма справедливый. Что уж там говорить? У меня порой возникает ощущение, что общество у нас до сих пор не наелось беспредела и с завидным постоянством демонстрирует такой вот свой голод на выборах, отдавая голоса за моральных уродов и обеспечивая им тем самым депутатскую неприкосновенность.

Бывший пресс-секретарь первого российского президента Бориса Ельцина Павел Вощанов рассказывал как-то в частной беседе, что в самом начале девяностых годов высшие руководители России предполагали, что планируемая ими приватизация будет номенклатурной, то есть что необходимый для России класс собственников будет сформирован из партийно-хозяйственных чиновников, и что этот процесс пойдет сверху под четким государственным контролем. Однако идеологи приватизации недооценили масштабы накопленных в стране черных, т. е. откровенно криминальных денег – а их объемы, как оказалось, были вполне сопоставимы с финансовыми возможностями номенклатурной среды. Поэтому приватизационный процесс с самого начала пошел и сверху, и снизу… Законы аэродинамики свидетельствуют, что, когда сталкиваются два идущих друг другу навстречу потока, обязательно возникают турбулентные завихрения. В процессе приватизационной дележки такими завихрениями стали гангстерские войны и отстрелы новых банкиров и бизнесменов. Кровавая волна стала понемногу стихать лишь к 1997 году, когда множество объектов было уже поделено, точнее, заглочено, и понадобилась естественная передышка для их осваивания (переваривания). Кто-то поспешил возрадоваться, появились даже мнения некоторых аналитиков: мол, цивилизуемся, цивилизуемся потихоньку… На самом же деле радоваться было абсолютно нечему – организованная преступность объективно сделалась многократно сильнее. Укрепившись экономически и финансово, она, естественно, увеличила и свои политические, и силовые возможности. Причем увеличила настолько, что к 1998 году для многих стало очевидно, что оргпреступность зачастую уже не воюет с правоохранительными органами, а… использует их в своей повседневной практике…

Лишенная необходимой государственной идеологической поддержки правоохранительная система не смогла выработать (и тем более применить на практике) грамотную и сбалансированную стратегию борьбы с организованной преступностью как с явлением. И это было предсказуемо. Известно, что при отсутствии единой стратегии тактика всегда будет убогой – о каких уж тут успехах можно вообще вести речь?! Приватизационные ошибки первой половины девяностых стали очевидными к концу XX века, но разве кто-то понес ответственность за них? А ведь эти ошибки принесли нашей стране больше бед, чем та же чернобыльская катастрофа. Но если директора Чернобыльской АЭС посадили тогда на 15 лет (хотя он явно не имел корыстного умысла, а лишь допустил преступную халатность), то вот директора приватизации, по крайней мере самые главные директора, чувствуют себя прекрасно и поныне… Общеизвестно, что два самых известных и сакраментальных русских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» – чаще всего остаются без ответа…