— Ваши свидетели смогли описать электриков?

— Больше всего можно доверять показаниям Хосе Дурана, испанца, который принял ислам. Но он не смог их как следует описать. Похоже, у них не было особых примет.

— Вы сказали «свидетели», во множественном числе.

— Есть еще один старый марокканец, но он даже не заметил, что двое рабочих — не испанцы.

— Может быть, нам стоило бы направить полицейского художника к Хосе Дурану, когда тот будет рассматривать снимки подрывников, — предложил Рамирес. — Я бы за это взялся.

Фалькон дал ему свой мобильный, чтобы он взял номер Дурана. Рамирес вышел.

— Боюсь, СНИ либо видит события в искаженном свете, либо сообщает нам не все, что нам нужно знать, — проговорил дель Рей. — Не понимаю, почему они до сих пор не допустили вас в квартиру имама.

— Их больше не волнует то, что здесь произошло, — ответил Фалькон. — Они считают этот взрыв ошибкой или отвлекающим маневром. В любом случае, по их мнению, незачем тратить силы на выяснение мелочей, когда террористы планируют нанести другой, более мощный удар где-то в другом месте.

— Но вы не согласны с точкой зрения СНИ?

— Мне кажется, здесь действуют две силы, — сказал Фалькон. — Одна сила — исламская террористическая группа, которая, видимо, готовила теракт с применением гексогена, привезла его сюда на «пежо-партнере» и спрятала в мечети…

— А акции против школ и биологического факультета?

— Посмотрим, что нам скажут эксперты по поводу этих чертежей и арабского текста, — ответил Фалькон. — Если им удастся что-нибудь из этого извлечь. И дождемся перевода.

— А другая сила?

— Я не знаю.

— Но как эта сила себя проявляет?

— Она ломает логику нашего сценария, — сказал Фалькон. — Мы не может вписать в нашу версию ни инспекторов, ни электриков, и мы не можем объяснить, при чем тут «Гома-2 ЭКО».

— Но кто, по-вашему, представляет эту силу?

— За что борются эти исламские террористические группировки — или против кого они, по-вашему, борются? — спросил Фалькон.

— Трудно сказать. Вряд ли у них есть какая-то четкая программа действий или стратегия. Похоже, они просто совершают акции возмездия и наказания. Лондон и Мадрид — это, вероятно, за Ирак. Найроби,[79]корабль «Коул» и башни-близнецы — потому что они считают Америку империей зла. Бали[80]— из-за действий Австралии в Восточном Тиморе против мусульманского населения Индонезии. Касабланка — видимо, против испанцев и евреев. Карачи… не знаю… там было что-то с «Шератоном»,[81]верно?

— Вот в чем трудность, — произнес Фалькон. — Мы понятия не имеем, кто их враг. Возможно, эта другая сила — группа людей, которые долго терпели и наконец решили, что больше не будут сидеть сложа руки и не допустят, чтобы их терроризировали. Они хотят наносить ответные удары. Они хотят сохранить свой образ жизни, пусть даже кто-то считает его безнравственным. Возможно, именно эти люди стоят за сайтом ВОМИТ. Возможно, это неизвестная андалузская группировка, которая услышала о МИЛА и восприняла ее как угрозу себе и своим близким. А может быть, это религиозная группа, которая решила поддержать святые устои католической веры в Испании и изгнать ислам обратно в Северную Африку. А может быть, мы еще более аморальны, чем кажется, и это просто игра, чистая демонстрация могущества. Кто-то осознал политический или экономический потенциал, который несет в себе запугивание населения. Когда в башни-близнецы врезались самолеты, все переменилось. Люди стали смотреть на вещи по-иному — и хорошие люди, и плохие. В истории человечества открылась очередная ужасная глава, и самые разные люди начали использовать свои творческие способности, чтобы вписать в нее новые абзацы.

Севилья

8 июня 2006 года, четверг, 13.10

— Вам удалось поговорить с Марко Барредой, вашим бывшим наставником в «Информатикалидад»? — спросил Фалькон.

— Вышло даже лучше, — ответил Давид Курадо. — Я с ним виделся.

— Как это произошло?

— Ну, я ему позвонил и начал рассказывать, о чем мы с вами говорили, а он меня прервал, сказал — как жаль, что мы с ним не встречались с тех пор, как я покинул компанию, и почему бы нам не посидеть вместе за пивом и тапой.

— Такое бывало раньше?

— Ничего такого не было, мы только говорили по телефону, — ответил Курадо. — Я удивился. С бывшими сотрудниками запрещается даже беседовать, не говоря уж о том, чтобы встречаться и пить пиво.

— Вы были вдвоем?

— Да, и вот что было странно, — сказал Курадо, — по телефону он был полон энтузиазма, но, когда мы встретились, было такое ощущение, что он, чуть ли не передумал, как будто теперь он на все это стал смотреть иначе. Он казался рассеянным, но, по-моему, он просто притворялся.

— Почему?

— Я рассказал ему о нашем с вами разговоре, и он почти не обратил на это внимания, — произнес Курадо. — Но потом я задал ему вопрос о Рикардо Гамеро, и он просто окаменел. Я спросил его, кто такой этот Рикардо Гамеро, и он мне ответил, что это прихожанин его церкви, который вчера покончил с собой. Как вы знаете, я сам хожу в храм Сан-Маркос, но никогда не видел Рикардо Гамеро, так что я спросил у него, не потому ли тот себя убил, что за ним охотились копы, и тогда он мне ответил, что этот парень сам был копом.

— Как, по-вашему, он воспринял известие о самоубийстве Рикардо Гамеро?

— Ему было неприятно. Очень он был расстроен.

— Они были друзьями?

— Похоже, что да, но он этого не сказал.

Фалькон понимал, что ему придется поговорить с Марко Барредой напрямую. Курадо дал детективу его номер. На этом телефонный разговор кончился. Фалькон откинулся на спинку водительского кресла, постукивая мобильником по рулю. Может быть, самоубийство Гамеро сделало Марко Барреду в какой-то степени уязвимым? И если это слабое место и Фалькону удастся его использовать, то сможет ли он благодаря этой слабости выяснить достаточно, — да и сможет ли он вообще что-нибудь выяснить?