Кому – ему? Честный труд? Кроме боли во всем теле, покаяние ему ничего не даст, решил он. Через день или два он снова станет самим собой. С этой мыслью он уснул.

Когда он проснулся в следующий раз, сквозь ставни снова пробивался свет, а на улице изрядно шумели птицы. Рассвет. Какого утра? Когда он в первый раз попал в монастырь, был пяткадень. Когда к нему приходила Исиан, в коленодень? Значит, сегодня по меньшей мере бедродень. Армия или уже ушла из Таргленда, или погибла. Впрочем, если боги все-таки поддерживают справедливость, бывший сотник Диббер и его мордовороты как раз готовятся окончить свои дни на серебряных рудниках.

Дош потянулся и рывком сел. Он ощупал ребра и обнаружил, что они лишь слегка затекли под повязкой. Откинув одеяло, он посмотрел на колени. Ни царапины. Ни синяка на теле. Он провел пальцами по лицу – гладкое.

Он опустил подбородок на руки и задумался. В ворохе забытых снов ему мерещились слабые воспоминания о голосах в ночи. Два мужских голоса? Он совсем не помнил подробностей, но знал, кому должен принадлежать один голос, и догадывался, кому принадлежит второй. Ладно! Как там насчет завтрака?

Он опустил ноги на пол и тут увидел, что кто-то оставил для него подарки: на единственном стуле лежали аккуратно сложенный коричневый таргианский костюм, меч, пара сандалии и поясная сума, интригующе звякнувшая, когда он ее взял. Меч его слегка тревожил, но он знал – по таргианским законам вольному гражданину положено носить меч. С мечом он обращаться не умел. Будь у него выбор, он предпочел бы нож. Уж с ножом-то он управлялся неплохо.

Едва он закончил считать деньги – шестнадцать серебряных марок, – как дверь со скрипом отворилась и в комнату вошел таргианец. Нет, это был Д’вард – с чисто выбритым лицом и коротко остриженными волосами, в таргианском костюме и с мечом. Даже лицо его было по-таргиански жестоким; по крайней мере в глазах сиял лед. Правда, когда он увидел, что Дош проснулся, глаза немного оттаяли.

– Хорошо выспался? Тебе лучше?

– Это ты заходил ночью?

– Да.

– С другом?

Взгляд снова сделался ледяным.

– Ты, пожалуй, можешь называть его так. Я… Он расплатился с тобой за оказанные услуги.

– Наверное, мне стоит пойти и поблагодарить его.

– Мне тоже так кажется, но не делай из этого отдельной истории. Какой-то купец только что подарил храму особо редкую книгу, так что он слишком увлечен ею, чтобы слушать тебя. Наше присутствие в трапезной тоже нежелательно – настоятель как раз обрабатывает этого богатея, надеясь вытрясти из него денег на расширение хранилища свитков. Жратва на кухне, холодная вода – в умывальне. Если хочешь сойти за местного, тебе лучше сбрить бороду. Прилис избавил тебя от шрамов. Я полагаю, ты хочешь поблагодарить его и за это. – Он повернулся к двери.

Слишком много сразу!

– Минуточку! – У Доша перехватило дух. Что-то слишком уж хорошо Д’вард осведомлен в монастырских делах и привычках местного божества. Что здесь происходит? – Куда мы собираемся?

Прежде чем обернуться, Д’вард побарабанил пальцами по двери.

– Куда я собираюсь, я знаю. Ты же вполне можешь решать за себя сам. Выбери себе направление – и ноги в руки. Если хочешь идти со мной, мы можем поговорить в пути, но ждать я не буду. Я и перекушу на ходу.

Дош удержался от язвительного замечания и спросил, слышно ли что-нибудь об армии.

– Да.

– Ну? – Да что же это так гнетет Освободителя? Дош никогда раньше не видел его таким раздраженным.

– Они в безопасности.

– В безопасности?

– Потом расскажу. Вставай быстрее! – Д’вард открыл дверь.

– Подожди!

Он свирепо оглянулся:

– Ну, что еще?

Дош улыбнулся ангельской улыбкой:

– Тебе никто не говорил, что у тебя красивые ноги?

Д’вард сумел хлопнуть дверью даже громче, чем Исиан.

С трудом пережевывая черствый хлеб с ломтями сыра, трое путников пустились в путь ранним утром. Д’вард шагал посередине, не давая отдыха своим длинным ногам. Несмотря на его заметное превосходство в росте, Дош не собирался уступать ему в скорости, да и Исиан не отставала. Со стороны они походили на трех юных паломников, без поклажи, с одним длинным кинжалом, двумя мечами и тремя поясными сумками-кошелями. У Доша еще был с собой его любимый нож, который он припрятал. Так или иначе, святой Прилис не постыдился бы за такую экипировку. Судя по всему, война закончилась. Будущее, не омраченное бойней, казалось куда светлее. Так что объяснения мрачному настроению Д’варда не было, если только его не беспокоило, как благополучно выбраться из Таргвейла – с этим могли возникнуть некоторые сложности. По местным законам шпионом считался любой чужак, если, конечно, он не сможет доказать обратного.

– Куда мы идем?

– К реке, – ответил Д’вард. – К Таргуотеру. Там я собираюсь найти лодку. Нам вниз по течению – думаю, часа через два я уже буду в Тарге.

В сам Тарг?

– И что ты собираешься делать в городе, известном своими скукой и уродством?

Д’вард сморщил нос:

– Ты можешь делать все, что тебе угодно. Мы же с Исиан идем в обитель Урсулы.

– Куда? – взвизгнула Исиан.

– В обитель богини справедливости. Меня заверили в том, что эта обитель – надежное убежище и что сестры примут тебя и позаботятся о тебе. У меня с собой письмо от настоятеля.

Последовавшее за этим объяснение было долгим и довольно бурным. Дош шагал молча.

Похоже, Дош относился к Исиан, как к ребенку, и считал себя за нее в ответе. Ничего себе ребенок! Дош знал женщин, уже родивших в этом возрасте двух детей, но Освободитель, видимо, судил обо всем по другим меркам. Он взял Лемод. Одним из последствий этого было то, что все женщины, оставшиеся в городе, превратились в изгоев, шлюх, без малейшей надежды на замужество. Судя по всему, именно поэтому он позволил Исиан бежать вместе с ними и провести беглецов к Моггпассу. Должно быть, он поверил ей, что семья предаст ее смерти, как только она вернется домой. Дош подозревал, что она слегка преувеличивала, но Д’вард, считая себя ответственным, теперь решил переложить это бремя на крепкие плечи монахинь Урсулы. Через несколько лет Исиан будет достаточно взрослой, говорил он, чтобы решить, как жить дальше.

Поначалу Исиан отвечала более или менее спокойно и негромко, но его упрямство очень скоро довело ее до белого каления, и она закричала в голос, заглушая даже хор утренних птичьих голосов в ветвях над головой и распугивая ящериц-листоедок в канавах. Она уже взрослая женщина, кричала она. Она и сейчас может решать, что для нее лучше. Без ее помощи он давно бы погиб в Лемоде. У него нет сердца, и она его ненавидит. Она любит его больше жизни. Монахини Урсулы садистки. Она пойдет за ним на край света. Она будет спать у его порога, куда бы он ни пошел, и преследовать его до конца его жизни, и убьет себя еще до заката, а потом и его тоже.