доставлялось с Востока из стран мусульманских. (Впрочем, может быть, эти арабские серебряные деньги служили более для шейных и головных украшений, чем для потребностей торговли.) Денежной металлической единицей повсеместно на Руси служила гривна. Судя по названию, некоторые справедливо догадываются, что эта единица произошла именно из металлического шейного обруча, имевшего более или менее определенный вес; так что гривна стала обозначать вместе и вес, и монету, то есть слиток того же веса. Не только форма этого слитка, но также его достоинство и вес, а следовательно, и ценность разнообразились по разным областям Руси. Притом различалась еще гривна серебра от гривны кун. Вторая была вдвое менее первой, но также обозначала металлические деньги; она, собственно, и составляла ходячую монету. Новгородская гривна кун весила полфунта серебра, или 48 золотников, смоленская — четверть фунта, а киевская — треть. Гривна кун заключала в себе 20 ногат, или 25 кун, или 50 резаней.

Чеканка мелкой монеты, золотой и серебряной, началась на Руси по образцу византийскому, после принятия христианства. Хотя она и не была многочисленна, но в ее существовании удостоверяют находки некоторого количества таких монет (особенно Нежинский клад, найденный в 1852 году и заключавший до двухсот сребреников, как их называет летопись). На лицевой их стороне обыкновенно выбивалось изображение государя, сидящего на престоле в полном наряде, с надписью «Владимир», или «Ярослав», или «Святополк» и прочие; на обратной же находим какой-то знак (вероятно, верхушка скипетра) с надписью вокруг: «А се его серебро» или «злато»[35].

Вообще успехи русской гражданственности находились в тесной связи с успехами христианства. Коренные русские области в данном периоде можно считать уже вполне подчинившимися православной церкви и усвоившими себе греко-восточную иерархию. Во главе русской иерархии стоял киевский митрополит, назначенный обыкновенно из греков. Попытки Ярослава I и Изяслава II выбирать в этот сан русских людей не имели пока продолжателей. Константинопольский патриарх при помощи преданной ему части русского духовенства сумел устранить такое нововведение, чтобы удерживать в большей зависимости от себя русскую иерархию. Немало помогал ему в этом случае все больший и больший упадок киевского великокняжеского стола: ни один великий киевский князь и не подумал повторить попытку Изяслава II, хотя мог бы воспользоваться стесненным положением самого греческого патриарха во времена латинского господства в Константинополе. На епископских кафедрах того времени хотя все еще встречаем также греков, но они постепенно уступают место духовным русского происхождения. В особенности таковыми пастырями снабжала русские области знаменитая Киево-Печерская обитель. Древнейшие архиерейские кафедры, кроме Новгорода, сосредоточены были в Южной Руси, именно: в Киеве (митрополичья), Чернигове, Южном Переяславле и Владимире-Волынском. Киевская область, кроме митрополита, имела даже двух епископов: в Белгороде и Юрьеве. Но с развитием областной самостоятельности умножалось и число епархий, то есть особых кафедр; ибо каждая область, точнее, князья каждой области стремились иметь своего собственного епископа. Таким образом являются епископии Полоцкая, Червонорусская (Перемышльская) и Туровская; Смоленская и Ростовская отделяются от Переяславской, Рязанская — от Черниговской. Не довольствуясь тем, некоторые области распадаются потом на две епархии, именно: Суздальская на Ростовскую и Владимирскую, Галицкая на Перемышльскую и собственно Галицкую (потом еще Холмскую).

В Русской церкви уже в те времена возникал обычай, чтобы митрополит собирал собор епископов для разрешения важнейших вопросов. Например, мы видим, что вопрос о постах в среду и пятницу, перешедший к нам из церкви Греческой, довольно долго волновал Русскую церковь и обсуждался собором русских епископов, которых созвал митрополит Константин в Киеве (в 1168 г.).

Христианская проповедь продолжала действовать среди инородцев, подчиненных русскому владычеству; вместе с крещением, конечно, продвигалось вперед их обрусение. Но в этом отношении, как уже выше замечено, русское духовенство было чуждо духа нетерпимости и насилия. Хотя в деле общения язычников оно опиралось на княжескую и вообще светскую власть, но не побуждало ее действовать огнем и мечом, как это мы видим в истории церкви латинской. Отсюда еще не следует заключать о равнодушии и недеятельности нашего духовенства в данном случае; постепенное утверждение греко-восточного христианства на всем обширном пространстве русских областей явно тому противоречит. Мы даже находим в те времена начатки русского православия у народов соседних, то есть у тех, которые еще не были подчинены русскому владычеству, каковы литва и эстонская чудь. Труднее проникало русское православие в степь к кочевым и полукочевым народцам; так что и подвластные Руси черные клобуки еще большей частью сохраняли свое язычество. Некоторые русские князья отличались ревностью к обращению язычников и мусульман; так, киевские, черниговские и рязанские князья привлекали на свою службу многих выходцев из Половецкой орды, крестили их и наделяли землями; суздальские князья старались обращать мордву и камских болгар. В особенности такой ревностью к вере известен Андрей Боголюбский. Но кажется, еще большим усердием в этом деле отличался его племянник Ярослав Всеволодович. По крайней мере, летописи сообщают нам только один пример, когда недавно покоренное инородческое племя было окрещено, по-видимому, не без принуждения со стороны светской власти; именно, часть Корелы была окрещена по распоряжению Ярослава Всеволодовича, когда он княжил в Новгороде Великом (в 1227 г.). На северных русских окраинах существовали еще значительные остатки языческого населения; возбуждаемое своими волхвами, оно иногда давало себя чувствовать мятежами и разными волнениями; в таких случаях князья или их наместники оружием усмиряли непокорных и казнили волхвов. Такие мятежи и волнения встречаются в землях Новгородской, Суздальской и Муромской. Пример их видим в Новгороде даже в XIII веке. Любопытно, что строгая казнь зачинщиков совершилась в княжение того же Ярослава Всеволодовича. Именно, по свидетельству новгородского летописца, в 1227 году четыре волхва, смущавшие народ какими-то ложными знамениями и внушениями, были сожжены на Ярославовом дворе, то есть на вечевой площади.

Смирившееся внешним образом перед силой православной церкви язычество продолжало жить в понятиях и верованиях народных, выражаясь множеством всякого рода суеверий, обрядностей, предрассудков, примет и тому подобного. Многие, именуясь христианами, приносили еще жертвы языческим богам; отлагали пищу и напитки Роду и Рожанице (то есть покойным предкам). Пастыри церкви должны были вести постоянную борьбу с такими остатками язычества. Борьбу эту они простирали и на самые увеселения народные, праздники и игрища; ибо игрища сии были древнего происхождения и большей частью имели тесную связь с языческими верованиями. «Не подобает христианам игр бесовских играти, еже есть плясанье, туденье, песни мирские и жертвы идольские; еже молятся огневе под овинам и вилам, и Мокоши, и Симарглу, и Перуну, и Роду, и Рожанице, и всем, иже суть тем подобии», — пишет в своем увещании неизвестный по имени «христолюбец», или «ревнитель