Когда в прошлом году, в марте, Тоби упал с лошади, он не издал ни звука. Упомянутый пегий жеребец был полудиким и предназначался для скорой продажи. Роб с этой целью специально целый месяц его укрощал, и в итоге тот стал скалить крупные, как кукурузные кочерыжки, зубы только на собак. У жеребца были розовые ноздри, а на лбу большая белая звезда с неровными краями. Роб считал, что конь уже хорошо объезжен, хотя в душе и он сам, и все остальные понимали, что это далеко не так. Однако Норе вовсе не хотелось вступать с Робом в открытый спор и в очередной раз доказывать, что она даже слишком часто бывает права, тогда как кое-кто ошибается. А потому, когда Роб подсадил Тоби в седло, она сказала лишь: «Смотри за ним хорошенько». И сначала все шло довольно гладко. Маленький человечек гарцевал на полудиком жеребце, поднимая клубы бархатной пыли. Правда, когда Нора проходила мимо них в холодный сарай, она заметила, что жеребец слегка взбрыкивает задними ногами – но совсем чуть-чуть, словно пробуя силы. Роб стоял за оградой загона, выкрикивая Тоби какие-то наставления насчет копыт, поводьев и необходимости держаться рядом. «Ты ему только этого не позволяй…» – донеслось до Норы. И, что бы это указание ни означало, Тоби явно сделал все, что от него требовалось. Но какое-то его, не замеченное Норой движение заставило жеребца взбрыкнуть сильнее, он словно взлетел над землей, вышвырнув Тоби из седла. Роб – не привыкший к тому, чтобы его вынуждали что-то делать, – не сдвинулся с места. Однако сам жеребец, стройный, тонконогий, замер в тот же миг, как Тоби оказался на земле. Возможно, его единственной целью было сбросить эту, раздражавшую его тяжесть, а может – как всегда, настаивал Роб, если речь заходила о лошадях, – потому что почувствовал, что виноват в нехорошем поступке. Конь так и застыл, приподняв переднюю ногу и отведя ее от упавшего мальчика. Тоби пребывал в каком-то оцепенении. Мне очень жаль, мама, что так получилось, прозвучал в ушах Норы голосок Ивлин. Рот Тоби беззвучно открывался и закрывался, казалось, у него из легких вышибло весь воздух. Затем ему все же удалось вдохнуть, громко, с судорожным всхлипом, словно его вот-вот вырвет, и Нора почувствовала, что ей тоже стало трудно дышать. Потом Тоби поднялся и некоторое время стоял, слегка пошатываясь. Роб, по-прежнему стоя в загоне, крикнул ему: «Сразу же возьми его за повод и снова садись в седло, слышишь?» Тоби потянулся за поводом, промахнулся и снова упал ничком. Тут уж Нора не выдержала и бросилась к нему. Она сразу заметила, что из уголка рта у него стекает неровная струйка крови и решила – хотя потом так этого и не вспомнит, – что надо поискать в пыли его выбитый зуб. А Тоби провел рукой по лицу, размазав кровь так, что понять, откуда она течет, стало невозможно, и Нора подхватила сына на руки, более всего испуганная именно той странной тишиной, что воцарилась вокруг. Когда-то, еще в Айове, она видела, как один мальчик, очень сильно разбив себе голову, навсегда повредил мозг, и все, что происходило сейчас, показалось ей невероятно похожим на ту давнюю историю, да и тело Тоби, словно напоследок вспомнив привычные движения, с трудом совершило некий финальный жест и… затихло.

Но даже тяжкие воспоминания о том давнем случае не шли ни в какое сравнение с тем, какое тяжелое молчание сейчас хранил Тоби, глядя на нее. Даже Харлан чуть отступил от мальчика.

– Но ведь Джози ушла всего несколько минут назад, – пролепетала Нора.

– Ну-ну, – буркнул Харлан.

– Правда, ягненочек, она совсем недавно ушла.

– Может, она в темноте куда-то не туда свернула? – предположил Харлан.

А Тоби с коротким сухим рыданием промолвил:

– Мама, я ничего не вижу!

Харлан смотрел на нее. Она чувствовала, как мучительно и он тоже пытается вспомнить: неужели Джози действительно ушла всего несколько минут назад? Небо тогда было еще совсем светлым. А они… Во-первых, они дольше, чем нужно, провозились на кухне; во-вторых, неизвестно сколько времени провели в амбаре; потом еще бородой Харлана занялись, поскольку Нора, охваченная страстным желанием продлить эти мгновения сладостного покоя, решила ее непременно сбрить – и он, разумеется, с удовольствием ей это позволил, – а она, опять же испытывая горько-сладкую потребность побыть с ним наедине, даже внимания на часы не обратила. Не заметила, сколько времени заняло это бритье. Видимо, достаточно много. Во всяком случае, Тоби успел вернуться, а Харлан – рассказать ему историю о лошади-призраке. А потом они долго обследовали все комнаты наверху – непонятно только зачем? – и все это уже казалось Норе чем-то далеким, давно случившимся, хотя вниз они вернулись только что.

И пусть Харлан теперь тоже уверяет Тоби, что Джози ушла «совсем недавно». Она, Нора, абсолютно уверена, что это никак не может быть правдой. С тех пор прошел, по крайней мере, час. А может, и больше.

Харлан, надев шляпу, сказал: «Пойду, вокруг посмотрю» – и торопливо вышел в холодную темноту. Было видно, как он помедлил секунду за дверью в потоке желтого света, льющегося из окна, и по его движениям и наклону головы Нора догадалась, что он проверяет свой револьвер. Затем он скользнул куда-то в сторону, исчезнув из полосы света и превратившись в некое неопределенное темное пятно, движущееся по заросшей шалфеем равнине.

– Тоби, – сказала сыну Нора, – ты пока посиди тихо и подожди нас.

Старый кольт Эммета лежал под грудой неразобранной почты. В обойме осталось всего четыре патрона – два других были израсходованы на какую-то ерунду, пока Норы не было дома.

– Что происходит, мама?

– Сиди тихо и не двигайся. Что бы там ни было.

* * *

Норе казалось, что уже совсем стемнело, но, когда она вышла из дома, оказалось, что к вершинам гор все еще льнут последние блекнущие лучи заката. Несколько бледных облаков, как бы расправляясь в небесах, плыли к темнеющему восточному горизонту. Стряхивая коленями росу со стеблей шалфея, она добежала до середины поля и оглянулась на дом. Целое облако бледных толстеньких ночных бабочек билось в освещенное окно. Тоби как пришпиленный сидел, выпрямившись, на том же месте, где она его оставила; сквозь стекло его неподвижный силуэт казался чуть расплывчатым.

Стараясь держаться края пашни, находившейся слева от нее, она двинулась прямо к покосившейся, похожей на черные кости внешней изгороди. Харлана в темноте совсем не было видно. Нора лишь чувствовала запах его табака. На всякий случай она несколько раз вслух произнесла его имя, потом имя Джози. Над головой проносились, пощелкивая, летучие мыши. Раза два, споткнувшись в траве о какое-то незаметное препятствие, Нора чуть не упала.

Харлан был в амбаре – она поняла это по неяркому оранжевому кругу света, неторопливо проплывшему в чердачном окне. Затем световое пятно исчезло. Нора стояла неподвижно, прислушиваясь, и вскоре послышались шаги Харлана – во всяком случае, ей так показалось, потому что в ушах у нее неумолчно звучал голос Ивлин: Что он там ищет? В чем все-таки дело?

Интересно, что все-таки он тогда собирался ей сказать? Весь день у нее все шло наперекосяк, и лишь приезд Харлана принес обещание знакомого покоя. Впрочем, теперь это ощущение почти исчезло. Зато Нора снова почувствовала, как жжет воспалившееся от жажды горло. Совершенно ни к чему ей было торчать тут, если бы не острое чувство вины – все-таки она совсем позабыла про девочку. Но сейчас она думала, пожалуй, не столько о Джози, сколько о Харлане. А Харлан медленно спустился по приставной лестнице с чердака, и в темноте вспыхнул оранжевый огонек трубки, зажатой у него в зубах. Что же он там искал? Уж точно не Джози. Он ведь прекрасно знает, что в амбаре ее нет.