Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Над головой чуть слышно шелестели ветки по утренней заре. День наступил. Узнав о том, что Раймалы сошел с ума, полюбопытствовать прибыли соседи. С коней не слезая, толпились в отдалении.
А он стоял в изодранной одежде, привязанный к березе, с руками, туго стянутыми за спиной.
Интересно пел ту песню, что знаменитой стала после:
С черных гор когда пойдет кочевье, Развяжи мне руки, брат мой Абдильхан.
С синих гор когда пойдет кочевье, Дай мне волю, брат мой Абдильхан.
Не гадал, не думал, что тобою буду Связан по рукам и по ногам С черных гор когда пойдет кочевье, С синих гор когда пойдет кочевье, Развяжи мне руки, брат мой Абдильхан, Я по доброй воле в небеса уйду…
С черных гор когда пойдет кочевье, Я на ярмарке не буду, Бегимай.
С синих гор когда пойдет кочевье, Ты не жди меня на ярмарке, Бегимай.
Мы с тобой не будем петь на ярмарке, Конь мой не поспеет, сам я не дойду.
С черных гор когда пойдет кочевье, С синих гор когда пойдет кочевье, Ты не жди меня на ярмарке, Бегимай, Я по доброй воле в небеса уйду..
Вот какая она, история эта…
Теперь, по пути на Ана-Бейит, провожая Казангапа в последний путь, и об этом неотступно думал Едигей.
Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток. А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства — Сары-Озеки, Серединные земли желтых степей…
В этих краях любые расстояния измерялись применительно к железной дороге, как от Гринвичского меридиана…
А поезда шли с востока на запад и с запада на восток…
Миновав долгий проезд вдоль краснопесчаного обрыва Малакумдычап, где некогда кружила Найман-Ана в поисках своего сына-манкурта, они оказались на подступах к Ана-Бейиту. И тут случилась первая загвоздка. Они натолкнулись неожиданно на препятствие — на изгородь из колючей проволоки.
Едигей первым остановился — вот те раз! Он даже привстал на стременах и с высоты Каранара посмотрел направо, посмотрел налево — насколько глаз хватал змеилась вверх и вниз по степи непроходимая шипованная проволока, нацепленная в несколько рядов на железобетонные четырех-гранные столбы.
Позади остановились трактора. Первым выскочил из кабины Сабитжан, за ним Длинный Эдильбай.
— Что такое? — махнул рукой Сабитжан на изгородь. — Не туда попали, что ли? — спросил он у Едигея.
— Почему не туда? Туда, да только вот проволока откуда-то взялась. Черт ее побери!
— А разве ее прежде не было?
— Не было.
— А как же быть теперь? Как мы поедем дальше?
Едигей промолчал. Он и сам не знал, как быть.
— Эй ты! А ну останови трактор! Хватит тарахтеть! — раздраженно бросил Сабитжан высунувшемуся из кабины Калибеку.
Тот заглушил мотор. За ним смолк и экскаватор. Стало тихо. Совсем тихо.
Великая сарозекская степь простиралась под небом от края и до края земли, но прохода к Ана-Бейитскому кладбищу не было.
Первым нарушил молчание Длинный Эдильбай:
— А что, Едике, прежде ее здесь не было?
— Сроду не было! Первый раз вижу.
— Выходит, что оградили зону специально. Для космодрома, наверно? — предположил Длинный Эдильбай.
— Да, так получается. Иначе зачем столько трудов — в голой степи такую изгородь отгрохали. Кому-то ведь взбрело в голову. Что ни вздумается, то и делают, черт их побери! — выругался Едигей.
— Да что тут чертыхаться! Лучше было узнать заранее, прежде чем выезжать на похороны в такую даль, — мрачно подал голос Сабитжан.
Наступила тягостная пауза. Буранный Едигей глянул неприязненно сверху вниз, с высоты Каранара, на стоящего подле Сабитжана.
— Ты вот что, родимый, потерпи-ка малость, не суетись, — сказал он как можно спокойней. — Прежде здесь не было колючей проволоки, откуда было знать?
— Вот об этом и речь, — буркнул Сабитжан и отвернулся.
Опять замолчали. Длинный Эдильбай что-то соображал.
— Так как быть теперь, Едике? Что делать? Есть ли какая-нибудь другая дорога на кладбище?
— Да, должна быть. Почему же нет? Есть тут дорога, километров пять правее, — отвечал Едигей, оглядываясь по сторонам. — Давайте двинемся туда. Не может же быть без проезда — ни туда, ни сюда.
— Так это точно, там есть дорога? — вызывающе уточнил Сабитжан. — А то как раз получится — ни туда, ни сюда!
— Есть, есть, — заверил Едигей. — Садитесь, поехали. Не будем время терять.
И они снова двинулись. Снова затарахтели трактора позади. Поехали вдоль проволоки.
Переживал Едигей. Очень он был обескуражен этим. Как же так, досадовал он в душе, позакрывали, заградили кругом и на кладбище дорогу не указали. Вот дела-то, вот жизнь! И, однако, у него была надежда — должно быть какое-то сообщение и на этой, южной стороне. Так оно и оказалось. Выехали прямо к шлагбауму.
Приближаясь к шлагбауму, Едигей обратил внимание на основательность, прочность пропускного пункта: крепкие бетонные монолиты по краям, у самого проезда с края дороги кирпичный домик с широким, сплошь цельным стеклом для обозрения, сверху, на плоской крыше, были установлены два прожекторных фонаря, видимо, для освещения проезда в ночное время. От шлагбаума уходила дальше асфальтированная дорога. Едигей забеспокоился при виде такой устроенности.
С их появлением из постового помещения вышел молоденький, совсем еще юный белобрысый солдат с автоматом через плечо дулом книзу. Одергивая гимнастерку на ходу и поправляя фуражку на голове для пущей важности, он остановился посреди полосатого шлагбаума с неприступным видом. И все же вначале поздоровался, когда Едигей подъехал вплотную к перекладине, преграждающей дорогу.
— Здравствуйте, — козырнул часовой, глянув на Едигея светло-голубыми, еще ребяческими глазами. — Кто такие будете? Куда путь держите?
— Да мы здешние, солдат, — сказал Едигей, улыбаясь мальчишеской строгости часового. — Вот везем человека, старика нашего, хоронить на кладбище.
— Не положено без пропуска, — отрицательно покачал головой молоденький солдат, не без опаски отстраняясь от Каранаровой зубастой пасти, жующей жвачку. — Здесь охраняемая зона, — пояснил он.
— Понимаю, но нам же на кладбище. Оно тут неподалеку. Что тут такого? Похороним — и назад. Никаких задержек.
— Не могу. Не имею права, — сказал часовой.
— Слушай, родимый. — Едигей склонился с седла так, чтобы лучше были видны его боевые ордена и медали. — Не посторонние мы. Мы с разъезда Боранлы-Буранного. Слышал, должно быть. Мы свои люди. Хоронить-то ведь надо. Мы только на кладбище — и назад.