— Да пошел ты, — сказал Гульченко в короткие гудки.

Взял вилку и с отвращением ковырнул застывший жир на котлетах.

* * *

Ромтин уже ждал его в машине. Судя по тому, с каким старанием он орудовал во рту зубочисткой, пообедал он прекрасно, в отличие от своего напарника. Еще бы: одно дело — столовка и совсем другое — домашняя стряпня.

Ромтин был местным и обедать ездил домой, как все порядочные люди. И после работы ему не приходилось, как столичным «раскрутчикам», болтаться два часа в полете, чтобы добраться домой.

Именно поэтому Гульченко его и недолюбливал.

Вообще, провинциалы всегда вызывали у него глухое подспудное раздражение. Даже если они были коллегами. Больше всего Гульченко бесило то, что «раскрутчики» из Дейска относились к работе не как к необходимой, хотя и неприятной обязанности, а как к интересному времяпровождению. Что-то вроде просмотра кинофильма в служебное время. И еще они никак не могли осознать, какая важная миссия на них возложена. Жизнь вдали от центра накладывала свой отпечаток, наверное. Им не верилось, что именно в их городишке может обнаружиться главарь всемирной террористической сети.

— Ну, как подзаправился? — спросил Ромтин, когда Гульченко плюхнулся на сиденье рядом с ним.

— Ком дабитюд [Как обычно (франц.). ], — мрачно ответствовал Гульченко.

— Чего-чего? — простодушно приоткрыл рот Ром-тин, и зубочистка опасно повисла в уголке его рта, рискуя выпасть.

«Вот деревня, — подумал Гульченко. — Колхоз „Напрасный труд“. Вслух пояснил: " — В том смысле, что бывает и хуже…

— А-а. — Ромтин наконец выплюнул изжеванную зубочистку в окошко дверцы. — А че ты никогда с собой «тормозок» не берешь?

— Чего-чего? — удивился, в свою очередь, Гульченко.

— «Тормозок», — повторил смущенно Ромтин. — Ну, бутерброды всякие… У нас тут так говорят…

Гульченко мысленно закатил глаза.

— Не люблю сухомятку, — сказал он. — Ты давай, не трать время, заводи драндулет… У нас, к твоему сведению, работы сегодня больше, чем блох на бездомном псе.

— Что, Генрихович нас на детский сад кинул? — осведомился Ромтин, вращая руль. — По плану-то вроде бы мы должны были по адресам работать…

— А адреса и остаются. И не только наши кровные, но и Тормоза. В количестве целых трех голов… Как минимум часа полтора работы.

— Тормоза? Витьки? — удивился Ромтин. — А сам-то он где?

— Слег в одночасье, — пояснил Гульченко, закуривая. — Лихоманка скрутила. Не вынесла душа поэта, как говорится…

— Странно, — пробормотал Ромтин. — Я ж его еще перед обедом видел, здорового и невредимого… Он, правда, чуть-чуть выпивши был, по-моему. Но еще вполне в норме…

— Тормозу заболеть — как плюнуть, — сказал Гульченко. — Небось рванул обедать в какую-нибудь забегаловку, по своему обыкновению. За обедом нагрузился до бровей, и температура сразу у бедолаги подскочила аж до сорока…

— Да-а-а, — грустно протянул Ромтин. — В принципе, я его понимаю… На такой работе, как у нас, не только спиться — умом тронуться запросто можно…

— Ты так думаешь? — усмехнулся Гульченко.

— А ты — нет?

— Ну, если бы все рассуждали, как ты и Тормоз, то некому было бы работать в моргах, на кладбищах, в «Скорой помощи»… А хирургам каково, а? Каждый день живых людей скальпелем на куски кромсать? Вот кому надо спиваться и с ума сходить!.. А у нас, по сравнению с ними, работа непыльная, я бы даже сказал, интеллигентная. Нервная, да, это бывает… А ты мне назови такую работу, которая была бы не нервной. — Ромтин угрюмо молчал. — И вообще, знаешь, у кого работа — самая тяжелая?

— Ну?

— У «Красной Шапочки» в метро…

— Какой еще «Красной Шапочки»? — не понял Ромтин.

— Так называют дежурных по эскалатору, — терпеливо пояснил Гульченко. — Есть такая должность в подземке. Сидит женщина в будке размером меньше дачного туалета у подножия эскалатора и следит за тем, как люди едут… Вверх-вниз. Вниз-вверх. И так — по восемь часов в день. Ни отойти лишний раз с рабочего места нельзя, ни книжку почитать, ни плеер через наушники послушать… Представляешь?

Ромтин неопределенно мотнул головой.

Ничего он не представляет, дубина, подумал Гульченко. Да он, наверное, и в метро-то ни разу в жизни не был. У них же здесь весь городской транспорт — только автобусы да такси.

— Это все хорошо, — сказал вдруг Ромтин. — Только куда мы едем-то сейчас, командир?

Гульченко чертыхнулся.

Достал комп-нот, воткнул соединительный штекер в аккумуляторное гнездо рядом с прикуривателем. Батареи были изношенные, и заряд их следовало экономить для тех случаев, когда рядом не окажется розетки электросети.

Экран выдал стандартную картинку меню.

Гульченко запустил комп-связь, просмотрел сообщение от Кратова и ругнулся еще раз, теперь уже нецензурно.

— Че там? — спросил Ромтин, не отрывая взгляда от дороги.

— Наколол меня Генрихович! — сообщил Гульченко. — Сказал, что тормозинских носителей всего трое, а оказывается, их — пять. И все живут в разных концах города!

— Бывает, — хмыкнул Ромтин. — С кого начнем? С наших или с Витькиных?

Гульченко пробежал взглядом по адресам. Потом вывел на экран электронную карту города и сделал привязку. На карте обозначилась вычурная фигура, наверняка не имеющая названия в геометрии.

— Мы где сейчас? — спросил Гульченко и, когда Ромтин назвал их местонахождение, распорядился: — Что ж, ближе всех вот этот пацан. Улица Акробатическая, дом восемнадцать, квартира сорок три.

Ромтин издал странный горловой звук.

— Ты чего? — покосился на него Гульченко.

— Какая-какая квартира? — спросил Ромтин.

— Сорок третья, — недоуменно повторил Гульченко.

— А фамилия его как? Не Пихто случайно?

— Пихто, — подтвердил Гульченко. — Дмитрий… А ты что — знаешь его?

Ромтин повернул к нему свое лицо, и Гульченко впервые увидел, как у его напарника дрожат губы.

— Еще б мне не знать! — сказал глухо Ромтин. — Это ж мой племянник. Сын сестры Светки то есть…

— Ну и что? — спросил Гульченко, швыряя окурок в окно. — В чем проблема-то?

— То есть как это — что? — удивился Ромтин. — По-твоему, Светка не знает, где я работаю? С ней наш номер с переодеванием в униформу врачей не пройдет!..

— Ну ладно, — сказал Гульченко. — Посидишь внизу в машине… Я как-нибудь сам управлюсь.

Ромтин вытер пот со лба, хотя в машине было не жарко.

— Да в конце концов не в этом дело! — сказал он…— Боюсь я: а что, если Димка окажется из этих… «невозвращенцев»? Светка же потом с ума сойдет! Да и я… Я ж его, Димку, тоже люблю как родного!..