Подозревали, что король был одним из этих весельчаков. Кто же были остальные? Вскоре стало известно, что это граф Жан де Жуаньи и мессир Ожье де Нантуйе, Ивен де Фуа, внебрачный сын Гастона Феба, Эймар де Пуатье, сын графа Валентинуа, и рыцарь герцога Бурбонского Юге (Гуго) де Гисей. Но как можно было отличить одного от другого в столь диковинных нарядах? Ивен де Фуа, опасаясь пожара, обратился к королю с просьбой потушить факелы. "Во имя Бога, Ивен, ты говоришь верно и разумно, и это будет сделано, — ответил Карл и приказал стражнику охранявшему двери. —  Иди в комнату, где находятся дамы, и распорядись от имени короля, чтобы все факелы были убраны в одну сторону и чтобы ни один не находился между шестью дикарями, которые должны туда явиться". Так факелы были развешаны по стенам, а дикари устроили в свою сарабанду.

Тут на бал в сопровождении четырех рыцарей и десяти факелоносцев явился герцог Орлеанский. Он выхватил факел у своего камердинера и подошел к одному из пляшущих дикарей. От искры упавшей на ногу дикаря, костюм, сделанный из льна, воска и пакли, вспыхнул. Пламя мгновенно перекинулось на других ряженных. Огонь распространился так быстро, что Ивен де Фуа не успел добежать до двери, возле которой находились два камердинера, держа в руках мокрые простыни. Более удачливым оказался Ожье де Нантуйе, который добрался до соседней кухни и бросился в чан с посудой. Ужас от этого зрелища довел воображение Монаха из Сен-Дени до бреда: "Огонь проникал в их внутренности, вплоть до пупка. Их гениталии, с развалившимися на куски мужскими жезлами, залили кровью пол зала".

Королева, испугавшись криков боли и ужаса, скрылась со своими дамами в соседней комнате. Она знала, что король был одним из шести дикарей, и, что именно из-за свадьбы Екатерины, ее немки, было устроено это представление. От полученного шока Изабелла упала в обморок и пришла в себя только тогда, когда увидела короля, целого и невредимого, который бросился ее успокаивать. Своим спасением от огня Карл был обязан одной юной девушке. Пятнадцатилетняя Жанна, герцогиня Беррийская, "тетя" короля спасла его, накинув на него шлейф своей юбки. Знала ли она, что спасает короля? Фруассар отвечает отрицательно: "Кто вы? Пора назвать себя! — спросила Жанна человека, которого прикрыла своей юбкой. — Я, король!" Даже если Жанна сразу и не узнала Карла, герцогиня, входившая в группу молодых придворных, была в курсе тайны задуманного развлечения. Поэтому, как и Изабелла, она понимала, что королю грозит смертельная опасность, и, как только спасла его от огня, попросила успокоить королеву. Карл отправился в свои апартаменты и сменил маскарадный костюм на повседневную одежду. Беспокоясь за Изабеллу и ребенка, которого она вынашивала (королева находилась на третьем месяце беременности), он побежал к жене и проводил ее в спальню, чтобы успокоить.

По словам Фруассара, когда наступило утро, новость о случившемся разнеслась по улицам Парижа, где уже начали распространяться слухи о бунте. Горожане не стеснялись высказывать свое мнение: если бы король погиб при этом происшествии, "что стало бы с его дядями и братом? Они были уверены, что никто из них не спасся бы, потому что все они были бы убиты вместе со всеми дворянами, находившимися в Париже". Звучали все более явные угрозы в адрес двора, принцев и постоянно веселящихся молодых господ. Все желали знать, кто организовал этот маскарад! Кто же виновник трагедии? И вскоре виновник был назначен, это был герцог Орлеанский.

Дяди короля, герцоги Беррийский и Бургундский, будучи пожилыми людьми, на балу не присутствовали, а легли спать и узнали о произошедшей трагедии и имя ее виновника, только когда проснулись. Они быстро прибыли в Отель Сен-Поль, утешили короля, отчитали Людовика Орлеанского и тут же собрали Совет. Прежде всего требовалось, успокоить Париж и показать короля целым и невредимым. В девять часов король, его дяди и Людовик Орлеанский сели на коней и, сопровождаемые эскортом, поехали по улицам Парижа. Прибыв к воротам Монмартр, процессия спешилась. В седле остался только король. Пешком все принцы проследовали через шумный район правого берега, миновали рыночную площадь Ле-Аль, пересекли по мосту Сену и, наконец, добрались до собора Нотр-Дам, где была отслужена месса. Герцогу Орлеанскому, виновному в этом "большом шествии", пришлось просить у Бога прощения. Вскоре после этого в парижской церкви целестинцев была построена искупительная часовня. В ней ежедневно совершалась месса за души четырех жертв трагического маскарада: графа Жуаньи, Эймара де Пуатье, Ивена де Фуа и, наконец, Юге де Гисея. После того как был успокоен Париж, следовало умиротворить и Бога.

Но почему вспыхнула ярость народа и возник страх перед божественным гневом? Король, правда, глупо рисковал своей жизнью, но он не пострадал, и вряд ли гибель в пламени четырех молодых весельчаков могла так взбудоражить общественное мнение. Дело было в другом. Об этом можно судить по смущению Жувенеля дез Юрсена, когда он слишком сдержанно прокомментировал произошедшую трагедию. У Людовика Орлеанского, пишет он, есть "странные молодые люди… о которых не следует говорить". Монах из Сен-Дени, напротив, говорит прямо: маскарад на самом деле был шаривари[20]. А шаривари, есть смертный грех.

Фрейлина королевы, выходившая в этот день замуж, была уже дважды, а по некоторым данным, трижды вдовой. В таких случаях (одновременно популярных и не одобряемых) было принято устраивать шаривари: юноши, достигшие брачного возраста, приходили высмеивать новые брачные узы гротескной серенадой. Переодетые в зверей, в масках и с рогами, они звенели у дверей жениха и невесты кастрюлями и сковородками, имитировали крики диких животных, например волков, насмехаясь над женихом называли его рогоносцем, пока денежный откуп, предложенный новобрачными, их не утихомиривал. Именно так шаривари описаны в Романе о Фавеле (Roman de Fauvel) Жервеза дю Бю, ставшего бестселлером того времени. И вот так решили провести шаривари  весельчаки из Отеля Сен-Поль во главе с королем. Ничего не было упущено: шерсть, маски и волчий вой шестерых ряженых, прыгавших стаей как волки…

Но это не было невинной игрой. Церковь строго запрещала эту практику, считая ее оскорблением таинства брака. Более того, дело обстояло еще хуже. Вышедший из глубины веков, ворвавшийся из дикой природы в христианский порядок, шаривари превращает человека в зверя. Покрытый шерстью или перьями, рычащий, воющий, лающий, демонстрирующий рога, человек превращается в волка, козла, собаку. Жервез дю Бю хорошо об этом сказал:

Явилось то,

Что отвергнуто Богом

Люди стали зверьми

Козлоголовыми.

В глазах Церкви не было большего святотатства. Человек — творение Божие. Тело христианина, отмеченное знаком крещения, это храм Святого Духа. Скрывать свое лицо под маской — грех. Низведение человека до зверя — это нарушение естественного и Божественного порядка. Это под силу только развращенным людям. Монах из Сен-Дени даже добавляет несколько зловещих подробностей об одном из участников маскарада. Юге де Гисей, один из четырех погибших, был, по его словам, человеком злобным и порочным: он ненавидел своих слуг, называл их собаками и заставлял лаять. Если слуга ему не нравился,