стрелять. Мы не ждали, пока откроются двери лифта, – стреляли прямо через двери в места, указанные Гором. В ответ раздалась автоматная очередь, прошедшая над нашими головами. Почти сразу она смолкла. Оба противника, прикрывавшие лифт, лежали мертвыми на кафельном полу.

А затем случилось что-то невероятное.

Алексей Георгиевич сорвался с места и чуть ли не выпрыгнул из лифта, наводя пистолет на человека в конце коридора. Вот только начальник службы безопасности открыл огонь чуть позже своего противника. Пули уже прошли сквозь тело старика, когда он увидел мишень.

– Пора, – крикнул Гор и толкнул меня в спину.

Я сделал рывок к выходу и присел в дверях лифта, направив обе руки в сторону язычника. Он заметил меня боковым зрением, попытался перевести прицел с Алексея Георгиевича в мою сторону. Я выстрелил раньше. Попал в грудь. А затем сделал еще несколько выстрелов, четыре или пять, пока Гор не сказал:

– Мертв.

Тогда я посмотрел на лежавшего на полу Алексея Георгиевича. Он увидел мой взгляд, улыбнулся и прошептал:

– Вот и все.

А затем окончательно припал к полу. Я кинулся к нему, но Гор схватил меня за руку и сказал:

– Мертв. – И сразу добавил: – На крыше еще двое.

Я замер на месте, не понимая, куда идти – к телу погибшего старика или на чердак. Вот и все. Я не мог в это поверить. Столько времени тень Алексея Георгиевича стояла за моей спиной. Она направляла и наказывала меня. Мешала и помогала. Я так привык, что моя жизнь и Лаборатория неразрывно связана с этим человеком, что не мог поверить в его смерть.

Вот и все.

Так просто, так легко обрывается человеческая жизнь? Я так и не привык к этой мысли. А что, если моя жизнь оборвется сегодня точно так же?

От уверенности, наполнявшей меня, когда я выходил из больничной палаты, не осталось и следа. Я думал, что путешествие через коридоры Лабиринта изменило меня. Что я стал смелее, решительнее, сильнее.

Я ошибся.

Не изменилось ничего. Я стоял в оцепенении посреди коридора перед окровавленным другом и знал, что скоро настанет мой черед есть пули. Когда я это осознал, то понял ужасную истину. Мне плевать, сколько людей погибло, отправилось в Бездну, чтобы я добрался до вершины башни. Плевать, сколько людей погибнет после. В конечном счете умрут все. Сегодня, завтра – какая разница? Есть только я. И сейчас решается не судьба мира. Нет, решается моя судьба – буду я жить или умру?

Моей ладони коснулась детская рука.

– Там моя сестра, – произнес Гор и потянул за собой.

Пленница белой комнаты – девушка из сна. Она ждала меня, ждала, что я поднимусь на крышу и заберу из Лабиринта к себе. А я хотел увидеть ее. Вот только…

– Не переживай. Сегодня мы с ней встретимся. Здесь или там, – сказал я.

Гор кивнул в ответ.

Мы поднялись по лестнице на чердак и остановились у двери на крышу. Мальчик протянул мне пистолет – он успел забрать его с тела начальника службы безопасности.

– Двое за дверью. Один сразу, второй в пятнадцати шагах слева. Лучше стрелять, чем рубить мечом, – посоветовал Гор.

Я кивнул и забрал пистолет. Теперь у меня их было два – на каждую руку. Прижимая кулаки друг к другу, я пнул дверь и открыл огонь даже раньше, чем мозг опознал цель. Человека передо мной откинуло залпом оружия. Я перевел прицел влево, и в этот момент…

И в этот момент стало темно. Привыкшие к свету зрачки не видели ничего, и я выстрелил наугад. Звук выстрела слился с раскатом грома, а в лицо ударил ледяной ветер, уже разносивший пепел маяка над городом. Последние тлеющие угольки добило каплями дождя, и искры небесного пламени захлебнулись в холодной пленке луж, покрывшей крышу небоскреба.

Я опоздал.

Язычники успели погасить огонь Иерусалима, и я больше не мог провести ритуал. Я повернулся и посмотрел в сторону гостиницы – последний маяк все еще пылал красно-оранжевым пламенем в темно-фиолетовом небе, но сектанты прибудут туда раньше нас.

Я поднял голову к небу и прокричал:

– Услыши молитву мою, и вопль мой к Тебе да придет! Покарай грешников, возвышавшихся в своем беззаконии!

Я ждал, что небо разверзнется и сами ангелы спустятся оттуда, чтобы отправить Древнего бога обратно в Бездну, из которой он выбрался. Но лишь капли струились по моему лицу, да ветер навывал тоскливую песню.

– Меркурий! Может быть, хотя бы ты спустишься со своих высот к нам, к обычным людям! – воззвал я.

Ответом была тишина. Небо молчало, а я смотрел на него и ждал, пока не осознал, что никто не спустится ко мне с его высот. Если я подойду к краю крыши и упаду, никто не подхватит меня на белых крыльях. Я приблизился к уступу, посмотрел вниз и не увидел землю. В бездне Тьмы не было ничего, даже пустоты. У меня было хотя бы молчание, а там не было и его. Ничто, где нет ни времени, ни пространства. И чтобы попасть туда, нужно стать Никем.

Я и был Никем. Мою смерть даже не заметит планета. Ключ от Лабиринта, клинок ангела – я наивно верил, что они наполнят мою пустую жизнь смыслом. Но сейчас ее наполняло лишь молчание, и это молчание оглушало сильнее грома. Оно было повсюду и вопило до боли в ушах. С каждым мгновением тишины ужас внутри меня нарастал. Никогда я не встречался с чем-то настолько великим, как это Молчание, потому что в этом Молчании был ответ.

«Избери жизнь, чтобы жить».

Люди боятся жить в полную силу, притворяясь бессмертными. Но как бы они ни тратили свою жизнь, вполсилы или полностью, она закончится – у нее крайне ограниченный срок годности. Если жизнь хранить слишком долго, она протухнет. Жизнь – это дорога в один конец, и сколько ни береги сил на обратный путь, от смерти не вернешься назад.

Я бросил пистолеты на пол и достал из ножен меч. Затем из кармана я вытащил Псалтирь, открыл ее на случайной странице и начал читать:

– Да воскреснет Бог, и расточатся враги Еro, и да бегут от лица Его ненавидящие Его. Как исчезает дым, так исчезнут! Как тает воск от лица огня, так да погибнут грешники от лица Божия, а праведники да возвеселятся, да возрадуются пред Богом, да насладятся в веселии, – читал я в унисон с Молчанием.

Весь огонь, который пылал в моем сердце, в том самом угле, который дал мне