- Расстелите, - сказал он, указывая на брезент.

Они повиновались.

- Положите туда его.

Они подняли тело. - державший за голову старался не испачкаться кровью, - и положили на брезент.

- Пошевеливайтесь, - сказал старшина. - Заверните его. Потом положите на тележку. - И стал наблюдать за ними, капрал из рабочей команды неожиданно отвернулся, а остальные неожиданно принялись выдергивать столбы из земли. Старшина не произносил ни слова. Он жестом приказал своим солдатам взять тележку за ручки, потом зашел сзади, повернул ее в нужном направлении и стал толкать вперед, груженая тележка покатилась наискось через плац, к тому месту, где проволочное ограждение подходило под прямым углом к старой фабричной стене. Он (старшина) не оглядывался, оба солдата, держась за ручки, почти бежали, чтобы тележка не наехала на них, к углу, где им предстояло увидеть по ту сторону ограждения двухколесную крестьянскую повозку с грузной крестьянской лошадью в оглоблях, а возле нее двух женщин и трех мужчин; старшина остановил тележку так же, как тронул с места, остановился сам и, держась за углы, втолкнул тележку в угол ограды, потом отошел и встал у проволоки - мужчина уже за пятьдесят, выглядящий теперь почти стариком, и более высокая женщина со смуглым, сильным и по-мужски красивым лицом подошла к проволоке с другой стороны. Вторая, пониже, пополнее, помягче, не шевельнулась. Но она смотрела на обоих у проволоки и прислушивалась, ее лицо казалось совершенно пустым, но в нем было нечто брезжущее и спокойно-обещающее, как в чистой, но еще не зажженной лампе на кухонном столе.

- Где находится ферма вашего мужа? - спросил старшина.

- Я вам говорила, - ответила женщина.

- Скажите еще.

- За Шалоном, - сказала женщина.

- Далеко за Шалоном? - спросил старшина. - Ладно. Далеко от Вердена?

- Возле Вьенн-ла-Пуссель, - сказала женщина. - За Сен-Мишелем.

- Сен-Мишель, - сказал старшина. - Это армейская зона. Более того. Зона военных действий. С одной стороны немцы, с другой американцы. Американцы.

- Американские солдаты страшнее других? - спросила женщина, - Потому что они новички на войне? Да?

- Нет, сестра, - сказала другая. - Не потому. Дело в том, что они здесь недавно. Им это будет легче.

Ни тот, ни другая не обратили на нее внимания. Они глядели друг на друга через проволоку. Потом женщина сказала:

- Война окончена.

- А... -сказал старшина. Женщина не шевельнулась.

- Что еще может означать эта казнь? Что еще объясняет ее? Оправдывает? Нет, даже не оправдывает - взывает о сочувствии, жалости, отчаянии? - Она глядела на старшину холодно, спокойно, сдержанно. - Взывает об оправдании?

- Ну вот еще, - сказал старшина. - Я спрашивал вас? Спрашивал хоть кто-нибудь?

Он сделал за спиной знак кусачками. Один из солдат выпустил ручку тележки, подошел и взял их.

- Разрежь нижнюю нитку, - приказал старшина.

- Разрезать? - переспросил солдат.

- Да, болван из болванов!

Солдат стал нагибаться, но старшина выхватил у него кусачки и нагнулся сам; упругая нижняя нитка срезалась с тонким, почти мелодичным звуком и свернулась.

- Снимайте его с тележки, - приказал старшина. - Живо. Теперь солдаты поняли. Они сняли длинный брезентовый сверток и опустили на землю, трое мужчин встали наготове, чтобы протянуть, - протащить его через дыру в ограждении, потом поднять и погрузить на повозку.

- Подождите, - сказал старшина. Женщина замерла. Старшина сунул руку под мундир, вытащил сложенную бумагу и протянул ей за проволоку. Она развернула ее и поглядела безо всякого выражения.

- Да, - сказала она. - Война должна быть окончена, потому что вы получили грамоту за казнь. Что я буду делать с ней? Вставлю в рамку и повешу в гостиной?

Старшина протянул руку за проволоку и выхватил у нее бумагу, другой рукой нащупал потертый футляр с очками, потом, держа бумагу развернутой, он обеими руками надел очки, взглянул на нее, сунул резким движением в боковой карман, достал из-под мундира другую и протянул за проволоку, резко встряхнув, чтобы она развернулась, прежде чем женщина успеет коснуться ее, и произнес гневным, сдавленным голосом:

- Скажите еще, что вам не нужна и эта. Взгляните на подпись.

Женщина взглянула. Она никогда не видела его, этого тонкого, изящного, легкого, неразборчивого росчерка, видеть его доводилось немногим, но любой человек в этой половине Европы, имеющий право требовать чьей-либо подписи, узнал бы его сразу же.

- Значит, и ему известно, где находится ферма, принадлежащая мужу сводной сестры его сына.

- Само собой, - сказал старшина. - За Сен-Мишелем. Если где-то по пути вам попадутся золотые ворота в жемчуге, с этой бумагой вы пройдете через них. И еще вот.

Он снова вынул руку из кармана и протянул ее за проволоку, на раскрытой ладони показались тусклый кружок бронзы и яркие полоски ленточки, женщина снова замерла, пока не притрагиваясь к медали и глядя на раскрытую ладонь старшины, потом он ощутил, что на него смотрит другая женщина, и встретил ее спокойный, брезжущий взгляд, когда та сказала:

- Он красивый, сестра. И не такой уж старый.

- Ну вот еще! - снова возмутился старшина. - Возьмите! - сказал он, всовывая, тыча медаль в руку высокой, пока та наконец не взяла ее, потом торопливо отдернул руку за проволоку.

- Уезжайте! Проваливайте! Убирайтесь! - сказал он чуть ли не с гневом, дыша часто и раздраженно, он был слишком стар для этого, снова ощутив на себе взгляд второй, он запрокинул голову, чтобы не встречаться с ней глазами, и крикнул в спину высокой:

- Вас было трое. Где третья - его poule {Любовница (фр.).} или кто там она есть... была?

Потом ему пришлось встретить взгляд второй, уже не брезжущий, но исполненный обещания; она мило, нежно улыбнулась ему и сказала:

- Ничего. Не бойтесь. До свидания.

После этого они торопливо удалились, все пятеро, лошадь и повозка; старшина повернулся, взял с тележки кусок ржавой проволоки и бросил рядом с обрезанной нитью.

- Прикрутите на место.

- Разве война не окончена? - спросил один из солдат.

Старшина чуть ли не с яростью напустился на него:

- Но не армия. Неужели ты думаешь, что мир способен положить конец армии, если это не под силу даже войне?

На сей раз они миновали старые городские ворота, сидя в повозке, Марфа с вожжами в руках на одном конце высокого сиденья, ее сестра на другом, младшая между ними, сиденье было таким высоким, что казалось, они движутся не в густом, неторопливом потоке идущих, а плывут по нему, будто в лодке, словно бы они покидали город на платформе в карнавальной процессии, выплывали из города по утихающему потоку страданий на декоративной лошади без ног и повозке без колес, как бы несомых на сдвинутых плечах в каком-то триумфе, несомых так высоко, что они почти достигли старых ворот, прежде чем обладатели плеч случайно или намеренно обратили свои взгляды или внимание так высоко, чтобы увидеть то, что несут, и понять, догадаться, что находится в повозке, или просто шарахнуться от нее.