— Если вы все так считаете, то я еще поработаю.

В реальности Леонид Ильич уходить не собирался. И о скорой смерти, как и любой нормальный человек, он не думал, поэтому его разговоры относительно преемника — это было не всерьез. Да и в его окружении всем было выгодно, чтобы он оставался на своем посту как можно дольше.

В 1976 году Брежнева вновь наградили золотой звездой Героя. Вручал ее Кириленко.

— Дорогой Леонид Ильич, — медленно зачитывал Кириленко по бумажке, — я прежде всего хочу сказать, что я беспредельно счастлив, что в этот радостный и незабываемый для меня день ты, Леонид Ильич, — вместе с нами — твоими друзьями, которые вот уже второе десятилетие плодотворно работают под твоим мудрым руководством… Весь твой жизненный путь, твоя мудрость и талант дали тебе возможность собрать и впитать в себя такие драгоценные качества партийного и государственного деятеля, которые присущи только великому человеку нашего времени, вождю нашей партии и всех народов нашей Отчизны…

Семидесятилетие Брежнева отмечалось широко. Людмила Зыкина сказала красивый тост, выпила рюмку водки и разбила ее об пол. В Екатерининский зал Кремля пригласили и ветеранов 18-й армии.

Семидесятипятилетие Брежнева в 1981 году отмечалось еще более пышно. Он получил четвертую медаль Героя Советского Союза. Обед устроили в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Председательствовал на обеде или, точнее, был тамадой Суслов. Он даже позволял себе шутить, говорил:

— Ну, опять надо нового оратора объявлять, так и поесть не успеешь…

Поздравляли Леонида Ильича представители всех республик, военачальники, деятели науки и культуры. Бесконечно звучали эпитеты «великий» и «мудрый». Речи перемежались концертными номерами.

Министр среднего машиностроения (атомная промышленность) Ефим Павлович Славский прошел в президиум и, подняв бокал с коньяком, провозгласил тост за то, что благодаря Брежневу Советский Союз не только сохранил, но и приумножил свое положение сверхдержавы. Тост Брежневу понравился, как и сам Славский, который был на восемь лет старше Леонида Ильича, а работал как молодой. Глядя на никогда не болевшего Ефима Павловича, Брежнев и сам приободрился.

Пообедав, Леонид Ильич принимал снотворное и часов в пять ложился вздремнуть в комнате отдыха. Проснувшись, спрашивал у дежурных секретарей:

— Что нового?

Как только начинал волноваться, сам принимал успокаивающие препараты. Если в тот день был хоккейный или футбольный матч, звонил Лапину:

— Сережа, а хоккей-то я не посмотрел.

— Леонид Ильич, так мы транслировали матч.

— А ты еще раз покажи, — говорил Брежнев. — Сегодня не можешь, повтори завтра.

И повторяли — «по просьбе телезрителей».

Еще Леонид Ильич любил музыкальные передачи легкого жанра, праздничные «Огоньки», особенно выделял оперетту и цыган, поэтому в концерте обязательно участвовал Николай Сличенко.

В 1978 году, когда в Большом театре отмечалось 150-летие со дня рождения Льва Толстого, выступал и аргентинский писатель-коммунист Альфредо Варела. Его переводила Людмила Синянская, работавшая в иностранной комиссии Союза писателей. Когда заседание закончилось, вспоминала она, «все партийные вожди, по дороге к кулисам, проходя мимо нас, сидевших последними в ряду, пожимали руку Альфредо Вареле со словами: “Спасибо вам”, а потом — мне: “И вам тоже”. Брежнев слов не выговорил, что-то пророкотал, но руку, вялую, как будто без костей, протянул. Он вообще был похож на огромную надувную игрушку».

В апреле 1979 года в Москву приехал президент Франции Валери Жискар д'Эстен. Зная брежневские пристрастия, привез ему в подарок два автомобиля типа «джип».

Когда поехали в город, Леонид Ильич сказал президенту:

— Я приехал встретить вас в аэропорту вопреки мнению врача. Он запретил мне это.

Он сидел, откинувшись назад, в своем сером пальто. На лбу выступили капельки пота. Он вытер его платком. Брежнев произнес по-русски короткую фразу, не напрягая голоса. Переводчик воспроизводит ее почти так же — отрешенным и спокойным тоном:

— Должен признаться, я очень серьезно болен.

«Я затаил дыхание, — писал впоследствии Жискар д'Эстен. — Сразу же представляю, какой эффект могло бы произвести это признание, если бы радиостанции разнесли его по всему миру. Знает ли он, что западная печать каждый день обсуждает вопрос о его здоровье, прикидывая, сколько месяцев ему осталось жить?»

— Вы, наверное, помните, что я мучился из-за своей челюсти, — продолжал Брежнев. — Это раздражало, но все теперь позади.

«В самом деле, кажется, дикция стала нормальной и щеки уже не такие раздутые, — думал президент Франции. — Но с какой стати он сообщает это все мне? Понимает ли он, чем рискует? Отдает ли себе отчет в том, что рассказ об этом или просто утечка информации губительны для него?»

— Теперь все намного серьезнее, — делился с французским гостем генеральный секретарь. — Но врачи утверждают, что есть надежда. Они рассчитывают меня вылечить или по крайней мере стабилизовать болезнь. Я вам говорю это, чтобы вы лучше поняли ситуацию. Но я непременно поправлюсь, вот увидите. Я крепкий парень!

Наверное, Леонид Ильич твердо верил, что еще сумеет оправиться. Но последние поездки за границу и встречи с иностранными делегациями были постыдны. Единственный, кто этого не понимал, был сам Леонид Ильич. Он уже ни слова не мог сказать без бумажки. Но и по бумаге читал плохо, с невероятными ошибками. С трудом ходил, ему помогали. Но окружение настаивало:

— Вам нужно показаться народу.

И Брежнев появлялся на экранах.

Во время одной прогулки Александров-Агентов сказал Брутенцу:

— С Леонидом Ильичом стало трудно. Он всю жизнь был удачлив, ему неизменно везло, и это наложило свой отпечаток. Всегда был бонвиваном, а сейчас положение, возраст, болезни, склероз… Стал очень капризен и часто ведет себя как барин. К работе относится с неприязнью, всячески отлынивает.

Болезнь и неограниченная власть привели к деградации Брежнева как политика и как человека, писал много лет наблюдавший его вблизи Александр Бовин. Глава государства перестал контролировать себя, утратил способность самокритики, всерьез воспринимал славословия. Когда заболел, вылезли неприятные черты характера — подозрительность, готовность верить сплетням, желание покрасоваться, фантастическое тщеславие. Удовольствие он стал получать от того, что прежде не было для него таким уж важным — от подарков.

Прежде всего он обожал машины. Ему дарили автомобили, и он радовал близких машинами. Зятю, Юрию Чурбанову, презентовал «Рено-16».

К семидесятилетию Брежнева в декабре 1976 года выпустили новую «Чайку» (ГАЗ-14). Первый автомобиль для Брежнева выкрасили в темно-вишневый цвет.

Он любил ездить на бешеной скорости. Острые ощущения, возможно, помогали ему приободриться, выйти из полусонного состояния, в которое его вводили успокоительные препараты. Работавший в программе «Время», главной информационной программе той эпохи, Дмитрий Дмитриевич Бирюков вспоминал, как в конце 1970 года в студию на Шаболовке приехал Леонид Ильич, чтобы увидеть запись первого новогоднего поздравления советскому народу. Брежнев сам сел за руль и примчался на Шаболовку на сером спортивном «Мерседесе». За ним следовала охрана на «Чайке».