— На воду не смотри! — гаркнул мне дядя Володя. — Голова закружится! Смотри на деревья вдоль берега.

Я чувствовал, как периодически начинаю скользить. Но руки мужчин крепко держали меня за кисти рук. И я снова нащупывал дно, упирался в него подошвами сапог. Изредка поглядывал на мать. Она встала. Прижала платок ко рту, глаза, полные безумного страха.

Мама, мамочка, мамуля…

Поток воды бил меня в бок, разворачивал. Пришлось прижаться к поверхности и снова зависнуть лицом над водой как лыжник, прыгнувший с трамплина. Старался всаживать сапоги в гальку, вворачивая носы в дно.

Мужчины продолжали идти боком. Все сильнее клонились против потока. Навстречу плывущим веткам и кустарникам. Сжимали мои кисти до боли. Я терпел — так надо. Был в полной их власти. Вода уже била в грудь, стаскивая трусы, выбивала из-под сапог гальку. На середине течение усиливалось.

В какой-то момент, я почувствовал, что не в силах стоять. Напор воды скользнул по плечам, нагнул вниз, перехлестнул, устремился вдоль лопаток. Ударив снизу, оторвал мои ноги от опоры. Тело повисло в бурлящем потоке, словно тряпка развевающаяся на ветру. Река цеплялась за голенища, тянула вниз.

— Скидывай сапоги, — крикнул дядя Володя, — снесет с переката, а там яма, закрутит, скидывай!

Это было не трудно. Только выпрямить стопу. Сразу почувствовал облегчение. Плечи мужчин периодически опускались под воду. Я едва успевал набрать в лёгкие воздуха — горный поток погружал меня вглубь, но сам же и выносил на поверхность. И только крепкие мужские руки на моих запястьях убеждали, что все в порядке. Надо держаться.

— Хватай выше! — крикнул отцу дядя Володя, глядя, как я все чаще оказываюсь под водой. Помогая правой, перехватил другой за подмышку, вытянул меня из воды. — Давай!

Отец хотел сделать то же самое, но в левой руке он держал кукан. Сменить захват не получалось. Я видел в его лице мучительное сожаление. Он мечтал сохранить щуку. Времени не было. Прижал локтем туловище рыбы к себе и отпустил веревку. Перехватил меня левой рукой, приподнял, а затем правой сжал предплечье. Ему пришлось повернуться. Рыбина выскользнула. Поток подхватил ее и вынес на поверхность в буруны, образованные стойкими мужскими телами — словно давая возможность попрощаться. Дотянуться отец не успел. В глазах горечь, недоумение, сожаление. Добыча ушла под воду. Растерянность сменила сосредоточенность — надо было выживать.

Щука пропала с поверхности. Я почувствовал, как она скользнула под моим животом. Неожиданно кукан коснулся оголенной ноги, веревка натянулась, зацепившись за пальцы. Я просунул их дальше и почувствовал, как петля оделась на мой голеностоп. Это было чудо! Я не верил, что так могло случиться. Словно рыба сама не хотела нас покидать.

Теперь поток не накрывал меня. Стремнина закончилась. Мужчины по горло в воде уверенно шли к берегу, поддерживая меня. Я продолжал скользить по поверхности, практически бесчувственным от холода телом. Едва ощущая периодические подёргивания якоря на ноге. Мою счастливую улыбку отец относил к благополучному переходу реки. И совершенно не подозревал, какой сюрприз ждет его на берегу.

Мужчины вышли на сушу. Мать обняла отца, приникла к его груди. С недоумением оба смотрели на меня. Я изо всех сил тянул к ним руки, хотел присоединиться. Но буксовал, поскальзываясь голыми ногами в глине. Стоял на карачках, забыв, что привязан за ногу к огромной щуке — диву, пойманному отцом.

Обессиленно опустив голову, видел в отражении мутной реки своё мокрое лицо, беспомощные слезящиеся глаза, подтёки грязи на щеках. Очутился в той затхлой вонючей луже, презираемый однокашниками, спасая мечту родителей «Будь умницей — веди себя хорошо!» Мечту, похожую на ту огромную рыбину, которая могла меня утопить…

— Следующая станция Сестрорецк, — прозвучало из динамика.

Я открыл глаза. Электричка стала набирать ход.

— Почему? — думал я, — почему же только сейчас я смог увидеть этот эпизод до конца? Хотя все хорошо помнил. Но сон всегда останавливал меня на полдороги. К чему-то звал. Возвращал в то последнее лето, где все мы были счастливы, полны любви и нежности. Когда ещё ничего не случилось, и жизнь моя обещала быть красивой и благополучной. Мне стало не по себе. Во всем чувствовалась непонятная мистика и проведение. Неужели этот огромный жизненный промежуток с того лета до сегодняшнего дня я прожил напрасно?

Что мне хотел сказать отец?

— Сашо-о-о-ок! Сашо-о-о-о-к!..

Внезапно меня озарило понимание. Да я все понял. Отец звал меня не к себе. Хотел, чтобы я позаботился о матери, его любимой женщине. Чтобы она жила долго.

Оставлял мне ее на сохранение. Заставляя понять, что кроме неё нет у меня никого роднее и ближе. И только она сможет понять, почувствовать и простить.

Глаза затуманились от слез. Ничего вокруг я уже не видел. Вспомнил реальные опасности, которые я пережил: разъярённого Красного пса у ручья, злобную волчью стаю, охоту, шумящий горный поток, тюрьмы и пересылки.

Подумал, что реальный страх делает нас беспомощными, а придуманный — лепит из нас безмолвных рабов. Но нет ничего в жизни ужаснее, чем воображаемый детская страх, проникающий в душу ребёнка, оставшегося в одиночестве, без поддержки. Этот страх не знает границ унижения, он бесконечен, может изменить всю жизнь. И надо бежать к своим близким, любимым, родным — вернуть себя.

Сколько лет я плутал…

Мама, мамочка, мамуля…

Я вернулся!..

Удары сердца сливались с перестуком колес электрички, словно кто-то огромный и всесильный продолжает отстирывать грехи всего человечества: дыр-дыр, дыр-дыр, дыр-дыр…

Июль 2014.

г. Луга