Подстраховаться решил, хитрован! – подумал Пралль. Ну, погоди, у меня не подстрахуешься, и если я вздумаю с тобой разделаться, то разделаюсь!

– Если вернемся к таблице, – продолжал советник, – мы обнаружим, что все открытки подброшены в будние дни. Отсюда напрашивается вывод, что по воскресеньям автор не выходит из квартиры. По воскресеньям он пишет, что подтверждает и тот факт, что большинство открыток найдено в понедельник или во вторник. Он всегда спешит унести из дома отягчающий материал. – Пузатенький человечек поднял палец. – Исключение составляют лишь девять открыток, обнаруженные южнее Ноллендорфплац. Все они подброшены по воскресеньям, в большинстве с интервалом почти в три месяца и, как правило после обеда или под вечер. Отсюда следует, что там у автора живет родственник, возможно старушка-мать, которую он из чувства долга регулярно навещает.

Советник уголовной полиции Цотт сделал паузу и сквозь очки в золотой оправе посмотрел на обергруппенфюрера, словно ожидая одобрения.

Но тот лишь обронил:

– Все это, конечно, хорошо. И безусловно, очень умно. И наверняка совершенно правильно. Но я не вижу, куда это нас выведет…

– Еще немного терпения, господин обергруппенфюрер! – сказал советник. – Я, разумеется, распоряжусь конфиденциально и осторожно поспрашивать в тамошних домах, не живет ли там человек, подходящий под мое описание.

– Это уже кое-что! – с облегчением воскликнул обергруппенфюрер. – А еще?

– Так вот, – с тихим торжеством произнес советник, доставая еще один листок, – я подготовил вторую таблицу, где красными кругами поперечником в один километр обвел главные места находок. При этом находки на Ноллендорфплац и предположительное место жительства в расчет не принимались. Внимательнее присмотревшись к этим одиннадцати местам находок – их ровно одиннадцать, господин обергруппенфюрер, – я с удивлением обнаружил, что все они, все без исключения, более или менее примыкают к трамвайным остановкам. Взгляните сами, господин обергруппенфюрер! Здесь! И здесь! И там! Вот эта остановка… она чуть правее, почти за пределами круга, но на его радиусе. А вот здесь – прямо посредине…

Цотт чуть ли не умоляюще смотрел на обергруппенфюрера.

– Это не может быть случайностью! Таких случайностей в криминалистике не бывает! Господин обергруппенфюрер, этот человек как-то связан с трамваями. Однозначно связан. Он там работает по ночам, а иногда и во второй половине дня. Но форму не носит, это нам известно по сообщениям свидетельниц, которые видели, как он подбрасывает открытки. Господин обергруппенфюрер, прошу вашего разрешения задействовать на остановках опытных сотрудников. От этого мероприятия я вообще-то ожидаю даже большего, чем от опросов в домах. Но если тщательно провести то и другое, мы определенно добьемся успеха!

– Ах вы, хитрован! – вскричал обергруппенфюрер, тоже весьма разволновавшийся, и хлопнул советника по плечу, так что тот едва не рухнул на колени. – Старый хитрющий злодей! Здорово придумали с трамвайными остановками! Эшерих просто круглый дурак! Не допетрил! Конечно, я даю вам разрешение! Организуйте все побыстрее, а через два-три дня доложите о поимке! Очень мне хочется гаркнуть этому ослу Эшериху прямо в рожу, какой он осел!

Обергруппенфюрер вышел из кабинета, довольно усмехаясь.

Оставшись один, советник уголовной полиции Цотт откашлялся, прочищая горло. Сел за свои таблицы, разложенные на письменном столе, искоса глянул в очки на дверь и еще раз откашлялся. Он на дух не выносил горластых, безмозглых субъектов, которые только и умеют, что орать. А особенно вот этого, который только что вышел из кабинета, этого придурка, который то и дело поминал ему Эшериха. «Эшерих тоже так говорил… Это я от Эшериха, от идиота, слыхал…»

Вдобавок он еще и шутливо хлопнул советника по плечу, а советник не терпел физических контактов. Ох и тип… ладно, дайте срок. Уж не настолько прочно эти господа сидят в седле, а бранью они неуклюже прикрывают страх, что однажды их сковырнут. Хорохорятся, храбрятся, но в глубине души прекрасно понимают, что они неумехи и ничтожества. И такому вот тупице ему пришлось докладывать о своем великом открытии насчет трамвайных остановок, ведь этот человек совершенно не способен оценить остроту ума, необходимую, чтобы сделать подобное открытие! Метать бисер перед свиньями – снова та же старая песня!

Советник уголовной полиции вновь обращается к своим документам, таблицам, планам. В голове у него все упорядочено, все разложено по ящичкам; задвинув один ящик, он сразу отключается от его содержимого. Выдвигает ящик «Трамвайные остановки» и начинает размышлять о том, какую должность может занимать автор открыток. Звонит в дирекцию транспортных предприятий, в отдел кадров, и велит зачитать бесконечный список всех сотрудников Берлинского общества городского транспорта. Время от времени делает себе пометки.

Цотт убежден, что преступник имеет касательство к трамваям. И очень горд своим открытием. Он бы испытал безмерное разочарование, если бы к нему сейчас в качестве виновника привели Квангеля, сменного мастера с мебельной фабрики. Ему было бы совершенно безразлично, что преступник наконец-то схвачен, он бы только расстроился, что его прекрасная теория оказалась несостоятельной.

Вот почему, когда через день или два поисковая операция в домах и на трамвайных остановках была уже в полном разгаре и начальник полицейского участка сообщил советнику, что, возможно, они взяли преступника, – вот почему Цотт спросил о его профессии. Услышал в ответ «столяр» – и все, вопрос для него исчерпан. Автор открыток должен быть трамвайщиком!

Вопрос исчерпан и закрыт! Настолько исчерпан, что советник даже не отдает себе отчета в том, что полицейский участок расположен возле Ноллендорфплац, что дело происходит вечером в воскресенье и что открытка вновь обнаружена как раз на Ноллендорфплац! Он даже номер участка не записал. Идиоты, ничего, кроме глупостей, делать не умеют – баста, вопрос исчерпан!

Мои люди придут с информацией, завтра, самое позднее послезавтра. А полиция обычно занимается всякой ерундой, расследование им не по зубам!

Так задержанные Квангели снова вышли на свободу…

В тот воскресный вечер Квангели молча вернулись домой, молча поужинали. Анна, совсем недавно проявившая столько мужества и решительности, украдкой обронила на кухне несколько слезинок, о которых Отто знать было незачем. Теперь, когда все осталось позади, ее охватил страх и ужас. Все едва не пошло прахом, еще бы чуть-чуть – и им конец. Не будь этот Миллек записным склочником. Не сумей она избавиться от открытки. Будь начальник участка другим человеком – ведь он явно невзлюбил этого доносчика! Да, на сей раз все опять обошлось, но Отто никогда, никогда больше не должен подвергать себя такой опасности.

Она идет в комнату, где муж беспокойно расхаживает взад-вперед. Свет они не зажигают, но маскировочные шторы он поднял, и комната залита лунным светом.

Отто ходит и ходит взад-вперед, по-прежнему не говоря ни слова.