Глядя на ее сосредоточенное, покрасневшее от усердия лицо, Нил понял, что приколом здесь и не пахнет. Похоже, мадемуазель всерьез убеждена, что народ наш других песен не поет. Нилу предстояла не только музыкальная, но и большая дипломатическая работа. Его охватила лютая злоба на кафедральных стерв, столь коварно его подставивших. Сами-то небось постеснялись сказать в лицо иностранке, чего стоит ее программа. Или побоялись?

— Ну, попляшете вы у меня! — страстно прошептал он.

— Ви что сказаль? — встрепенулась Сесиль.

— Я предлагаю выпить по чашечке кофе, а потом — revenons a nos moutons[20].

— Oh, tu parle Francais?[21]— обрадовалась она, моментально перескочив на «ты».

— C'est ma langue oublije, — ответил он, встал из-за нераскрытого рояля и галантно протянул ей руку. — Allons done[22].

Когда она надевала в гардеробе свое пальто — из плотной и блестящей серой ткани, с капюшоном на белой подкладке, — он едва чувств не лишился. Именно в этом пальто она стояла, фотографируя Никольский собор, и именно ее он принял тогда за Линду. Ирония судьбы, или «с бонсуаром»!

Придя домой, он завалился спать и продрых до позднего вечера. Встал с тяжелой головой, поплелся на кухню ставить чайник. У Гоши играл магнитофон, слышались веселые голоса. «Заглянуть, что ли? — лениво подумал Нил. — Расскажу про сегодняшнее интересное знакомство».

Но не рассказал, потому что в Гошиной гостиной его ждало еще одно знакомство, и тоже небезынтересное. За столом вокруг начищенного и отремонтированного самовара собрались все нынешние обитатели квартиры плюс мистер Мараховски и незнакомая Нилу девица чрезвычайно своеобразной наружности: рост не меньше двух метров, перебитый нос, фигура культуриста, черная кожаная безрукавка, на мощной руке выше локтя — трехцветная татуировка китайского дракона, дикая рыжая копна на голове. Первой появление Нила заметила именно она:

— Ты Нил?! Он остолбенел от такого вступления, но лишь на долю секунды.

— Я-то Нил, а вот ты у нас кто будешь, такая прыткая?

— Джейн Доу.

— Классная кликуха, в самый раз для протоколов.

Девица оглушительно расхохоталась, вслед за ней — Эд. Остальные растерянно переглядывались.

— Джейн Доу — это на жаргоне американских полицейских неустановленное лицо женского пола, — пояснил Нил. — Детективы буржуйские читать надо!

— Я не кликуха! — громко заявила атлетка. — Я Джейн Доу из «Вашингтон пост». Нил, кто, по-твоему, сменит Брежнева на посту верховного правителя России?

— Такого поста нет, — моментально насторожившись, ответил он. — И вообще, я согласия на интервью не давал.

— Это не интервью. Это социологический опрос. Пока получается Андропов — тридцать один процент, Кириленко — семнадцать, Устинов — тринадцать, Гришин — восемь, Романов — три.

— У них бы и спросила. А я не знаю.

— А как ты относишься к советской военной агрессии в Афганистане? К высылке академика Сахарова в Горький?

— А как ты относишься к тому, что тебя сейчас с лестницы спустят? Тоже мне Джейн Доу! Ребята, кто привел эту швабру кагэбэшную? Вам что, приключений на свою задницу надо?

— Баренцев, успокойся, — сказал Назаров. — Джейн привел Эд. Она действительно московская корреспондентка «Вашингтон пост». И моя невеста.

Нил вытаращил глаза.

— Когда успели?

— Пока ты спал.

— После того интервью, которое мне дал Макс, другого выхода у нас не оставалось, — заметила Джейн Доу и с рычанием потянулась.

— Завтра подаем документы, — добавил Назаров.

— У меня есть незамужняя подруга из «Франкфурте Альгемайне». Свое интервью ты можешь дать ей. Не упускай момент, Нил, — почесываясь, сказала Джейн.

— Мерси… Сама-то где так по-нашему наблатыкалась?

Растерянность во взгляде Джейн была для него лучшей наградой. Впрочем, соображала она на удивление недолго.

— Дед с бабушкой обучили.

— Доу?

— Доу. Дед был корабельным мастером на Адмиралтейских верфях. В восемнадцатом году ушел от большевиков в Финляндию… Правда ли, что ваши руководители заставляют народ жить бедно, тогда как сами живут в византийской роскоши? Правда ли, что каждый десятый житель России является штатным осведомителем КГБ?

— Не правда! — окончательно вспылил Нил. — У нас осведомителем является каждый первый. Вот сейчас пойду и осведомлю про твои провокационные вопросы, получу за это большую бутылку водки и выпью ее из этого самовара!

— Водку из самовара не пьют, — заметил Эд. — Из самовара пьют чай.

— Как интересно, — сказал Нил и вышел, хлопнув дверью.

Настроение испортилось окончательно. Нил вернулся в свою комнату, врубил телевизор и с ногами улегся на матрац.

— Знаю, милый, знаю, что с тобой… — завыла с серого экрана эстрадная дива. Нил хмыкнул.

— Можно?

На балконе стоял Назаров, и на лице его блуждала растерянная улыбка.

— Заходи и дверь за собой прикрой. Сквозит.

Назаров подошел к столу и поставил на него большую пузатую бутылку.

«Fleischmann's Vodka» — прочел Нил на глянцевой этикетке.

— Стаканы на полке, — сказал он. — Джейн прислала?

— Сам пришел.

— Нет, я про водку. Назаров кивнул.

— Перебивает ставку, — заметил Нил. — Иди и скажи ей, что за сведения о деятельности, несовместимой со статусом иностранного корреспондента, компетентные органы дадут мне не одну поллитру, а две, так что, если хочет отмазаться, пусть тоже гонит не литр, а два.

— Не пори фигню, омбре, — устало сказал Назаров. — Не такая она идиотка.

Джейн тебя проверяла и по твоей реакции прекрасно поняла, что ты не стукач.

— А это, значит, мой приз за то, что выдержал испытание?

— Вроде того.

— Ладно, тогда забирай сосуд, диссидент, и пошли к народу.

Седьмого марта Нил с гитарой поднялся на сцену институтского актового зала и своими лихими проигрышами, вкупе с уверенным вокалом, несколько отретушировал и приглушил сомнительные фиоритуры Сесиль. Упирая на то, что ему за столь короткое время не осилить такой сложный и экзотический материал, какой предложила она, он убедил Сесиль в спешном порядке разучить «Бьется в тесной печурке огонь» и, для настроения, простенькую песню, сложенную в свое время в веселой компании на основе особо удачного буриме: