Огненная сфера под нами занимала целых тридцать процентов видимого пространства. Оно пылало. Спикулы пламени извивались и плясали, корона вытягивалась дугой, словно пыталась нас облизнуть, тут и там виднелись солнечные пятна. Наш магнитный парашют теперь давил на генераторное отделение с такой силой, что мы искренне порадовались, что прикрепили его к корме стержня с помощью подвижных тросов, потому что те теперь растянулись почти до предела, а тормозили мы довольно стремительно. Затем мы включили тормозные ракеты, чтобы его усилить еще, и 10 g очень быстро выросли до 14 g. Наши элементы скрипели и хрустели, стыки трещали, а внутри каждого помещения каждого биома все раскалывалось и ломалось — казалось, будто корабль вот-вот развалится на части. Но на самом деле это было не так. Мы держались стойко и выдерживали напряжение.

Гибернавты тем временем продолжали спать, но пятнадцать человек сразу погибло. С учетом обстоятельств, они показывали впечатляющую выживаемость. Животные очень выносливы, и люди в том числе. Что и говорить, если они сумели эволюционировать вопреки многим препятствиям. И все же было пятнадцать погибших: Абанг, Чула, Кат, Фрэнк, Гугун, Хэцун, Киби, Лонг, Мег, Нилуфар, Нуша, Омид, Рахим, Шейди, Вашти. А также многие из находившихся на борту зверей. Это было своего рода испытание давлением, и довольно мучительное. Ничего тут не поделаешь. Шансом нужно было воспользоваться. И все же — жаль. Горькое происшествие. Много людей, много животных.

Мы вышли из маневра и нацелились на Юпитер. Несмотря на потери, это принесло большое облегчение. Важный успех. Мы быстро остыли — при этом снова раздавались потрескивания, но теперь в основном на наружных поверхностях. Но мы пережили проход Солнца, сбросили существенную часть своей скорости и, обогнув его, двинулись в сторону Юпитера. Все как мы рассчитывали.

* * *

Когда мы направились к Юпитеру, сообщения с Земли и других поселений, рассеянных по Солнечной системе, по-прежнему касались нас, но содержали разве что, как говорится, пустую болтовню. Нас называли звездолетом, который вернулся. Очевидно, это был необыкновенный, исключительный случай, первый за всю историю. Мы поняли, что всего за три столетия после нашего отбытия было отправлено где-то между десятью и двадцатью звездолетами плюс еще несколько до нас — мы оказались не первыми. Это было редкостью, дорого стоило и не приносило доходов — это расценивалось как щедрые жесты, подарки, философские высказывания. От некоторых звездолетов не было вестей уже несколько десятилетий, тогда как другие продолжали присылать сообщения издалека. Некоторые, похоже, вращались по орбитам своих целевых звезд, но у нас сложилось впечатление, что они мало продвинулись в заселении своих планет, если продвинулись вообще. Знакомая история. Но не наша. Мы — вернулись.

Поэтому наше возвращение выглядело противоречивым, а реакции на него охватывали весь спектр человеческих эмоций: от презрения до радости и от полного непонимания до озарения, которого не постигли даже мы сами.

Мы не пытались объясниться. Для этого потребовался бы, прежде всего, этот описательный отчет, а он написан не для них. К тому же времени на объяснения не было: оставалось провести еще много расчетов орбитальной механики быстрых передвижений по Солнечной системе. Гравитационная задача N тел относительно несложна, но в нашей ситуации N было слишком большим числом, и хотя обычно она решалась с учетом только Солнца и ближайших к нему крупных масс — так как ответ в таком случае практически не отличался от полученного с учетом многих тысяч крупнейших масс всей Солнечной системы, — в нашей ситуации разница могла иметь ключевое значение для сбережения топлива, что вскоре должно было стать важнейшей проблемой в наших скитаниях. Следующие четыре прохода должны были решить все — останемся мы в Солнечной системе или унесемся во тьму. Каждый проход был важен, всему свое время — сначала нас ждал Юпитер, до него было лететь всего две недели.

Жители Солнечной системы явно еще удивлялись нашей скорости. Технологическое совершенство! Когда-нибудь должен был настать момент, когда это впечатление сгладится, но пока он не наступил. У людей, несомненно, сформировалось собственное представление о том, сколько времени должны занимать межпланетные перелеты, но мы чудовищно не соответствовали этому представлению. Мы были новумом, мы взрывали их воображение.

Но сейчас — Юпитер.

При первом подходе к Солнцу нам удалось сбросить немалую долю исходной скорости, и теперь мы летели не быстрее чем на 0,3 процента скорости света. Это было по-прежнему чрезвычайно много, и, как указывалось ранее, нам требовалось не менее успешно совершить следующие четыре прохода (Юпитер — Сатурн — Уран — Нептун), чтобы преодолеть опасность выхода из Солнечной системы на высокой скорости и без шансов на возвращение. Так что пока никак нельзя было сказать, что мы выбрались из леса (эта устаревшая метафора на самом деле не совсем удачна, поскольку мы, вообще-то, пытаемся в этом лесу остаться, но тем не менее).

* * *

Нелинейные и непредсказуемые колебания гравитационных полей Солнца, планет и лун Солнечной системы дополняли собой уравнения классической орбитальной механики и общей относительности, ощутимо затрудняя их решение, необходимое нам для построения траектории. Точки Лагранжа[48]для разных планет, используемые Межпланетной транспортной сетью Солнечной системы, чтобы переводить медленные грузовые корабли с одной траектории на другую без затрат топлива, нам помочь не могли — для нас это были не более чем легкие аномалии, через которые мы пролетали бы мимо, словно их и не существовало. Тем не менее они вносили значительные искажения, можно даже сказать, походили на хаотические гравитационные вихри, поэтому, хотя тянуло к ним весьма незначительно, а мы все равно редко их пролетали, их таки приходилось учитывать в алгоритмах и, соответственно, использовать или, напротив, уравновешивать.

* * *

Юпитер. Мы прошли рядом с расплавленным серным шаром Ио, желтым с черными пятнами, взяв курс на периапсис[49], находившийся в самых верхних слоях газовых облаков полосатого охристо-сиенового гиганта с разоренными ветром границами между экваториальными поясами и извилистыми фракталами Мандельброта — вихрями, выглядящими куда более вязкими, чем были на самом деле, и являвшимися рассеянными газами в верхней части атмосферы, пусть и резко очерченными в зависимости от своей плотности и состава, из-за чего, как близко к ним ни подобраться, вид их оставался неизменным. Мы приблизились к экватору, чуть выше небольшой впадины, — очевидно, это осталось от Большого Красного Пятна, исчезнувшего в 2802–2809 годах. Когда мы оказались в периапсисе, все мгновенно заволокло туманом, и мы снова включили тормозные двигатели. Тогда мы почувствовали, как нас потянуло назад, и ощутили неприятное воздействие верхнего слоя атмосферы Юпитера — стали быстро нагреваться снаружи и снова начали трещать и скрежетать. Когда мы обогнули планету, на нас действовали еще и ее приливные силы; все было весьма похоже на проход Солнца, разве что магнитное сопротивление работало куда слабее, но развернули мы его все равно не зря. Тряска и толчки при аэроторможении вызвали вибрацию, какую мы испытывали только один раз, и то давно — при коротком огибании Авроры. Но поверх всего этого ощущалась исходящая от Юпитера радиация — нашим оглушенным ушам она представлялась ревом великого бога, и все наши компьютеры и электрооборудование, кроме наиболее усиленных, были ошеломлены, словно после удара в голову. Ломались детали, отключались системы, но, к счастью, проход был запрограммирован заранее и исполнялся по плану, так как в противном случае, с учетом этого потрясающего электромагнитного рева и быстроты нашего движения, вносить какие-либо коррективы было невозможно. Было слишком громко, чтобы думать.