Я уже открыла рот, чтобы вслух выразить своё недоумение, но вместо этого спросила совсем другое:

– Бранко, почему ты называешь меня бэби?

И стала внимательно следить за его реакцией.

Но разноцветный парень не выказал никакого смятения или удивления, даже не оглянулся.

– Потому что ты бэби, – легко ответил он, продолжая смотреться в зеркало и поправлять свой попугайский хохолок. – Все маленькие девочки – бэби.

– Да, но ведь это слово с Запада, я знаю, – мне очень хотелось, чтобы Бранко повернулся ко мне, чтобы я могла увидеть, вызывают ли мои вопросы хоть какие-то эмоции, но он продолжал прихорашиваться. – Тебя поэтому так странно зовут? Откуда ты?

– Издалека, бэби, издалека.

Больше я ничего не добилась от этого странного человека, потому что в следующую секунду он воскликнул, всплеснув ухоженными руками:

– О-ля-ля! Задержались мы тут с тобой, а ведь мне ещё добираться до берега!

Подхватил свой огромный фотоаппарат, перебросил через плечо пиджак и, белозубо улыбнувшись мне на прощание, торопливо метнулся за дверь. А я осталась стоять посреди пустой студии с не застёгнутыми джинсами, взлохмаченными волосами и сумбуром в голове.

Время шло. Ральф не появлялся, и постепенно надежда, которую я продолжала испытывать, несмотря на слова Ирэн, начала меркнуть, уступая место чёрной безнадёжности. В день своего четырнадцатилетия я даже не вышла из домика, чтобы прогуляться по солнечным пляжам, на которых весна уже вступила в свои права, где песок снова стал золотым, а море синим. Яринки не было, и про мой день рождения никто не вспомнил, что меня, впрочем, вполне устроило – праздновать ещё один оставшийся позади год своей дурацкой жизни я не собиралась.

Ирэн никак не давала о себе знать, и можно было лишь догадываться, как она отреагировала на результаты моей фотосессии, где я, вопреки всем её стараниям, получилась естественной и весёлой. Мне нравилось вспоминать об этом: своим поступком я словно передала привет далёкой Яринке, сумела поступить так же, как поступила она на своём дебюте, и мы снова, несмотря на разделяющие нас расстояния, действовали заодно.

Но эта мысль стала для меня единственным и последним утешением. Одновременно с тем, как дни неуловимо утекали сквозь пальцы, приближая окончание оплаченного Ральфом срока, я всё больше склонялась к мысли, что на этом моя борьба окончена. Если сказанное Ирэн окажется правдой и Доннел не сможет вернуться в Оазис, то мне не на что больше надеяться. Пытаться снова найти постоянника, который стал бы для меня так же близок, и захотел вытащить отсюда, казалось нереальной затеей. А главное, у меня не было ни желания, ни сил, ни мотивации, для того чтобы заняться этим. Мною овладели глубокая апатия и сонное равнодушие.

С этим равнодушием я и встретила утро нового дня, того самого, с наступлением которого снова становилась ничьей, бесхозным товаром, ожидающим нового покупателя. Даже когда дверь номера скрипнула, пропуская внутрь непривычно тихую и виноватую Аллу, я лишь молча подняла на неё равнодушный взгляд, хоть и прекрасно понимала, с каким известием явилась старшая.

– Сегодня открылся твой второй аукцион, – осторожно сообщила она, словно опасаясь моей реакции. – Но быстрого результата не жди. Обычно повторно за девушку не борются так, как это бывает сразу после её дебюта.

Алла помолчала, ожидая моей реакции. Не дождалась и виновато добавила:

– И следующего постоянника тоже не жди. Постоянники очень редко бывают у тех девочек, которые… в общем, у которых уже кто-то был. Скорее всего, на повторном аукционе тебя купят на одну ночь, а потом ты будешь работать, как все.

Я слегка опустила ресницы, давая понять, что услышала её. Но старшая продолжала глядеть на меня испытующе, будто не верила, что я так ничего и не скажу по поводу услышанной новости и своего изменившегося статуса. Когда наше молчание затянулось, она слегка пожала полными плечами и, тем же виноватым тоном сказав:

– Я сообщу тебе, когда аукцион будет закрыт, – вышла, бесшумно притворив за собой дверь.

Но здесь Алла ошиблась. Не ей пришлось сообщать мне о закрытии аукциона.

На следующий день я спустилась в столовую, где шумно обедали недавно проснувшиеся после ночной работы девушки, и впервые за долгое время села вместе со всеми за стол. Не потому, что устала от одиночества, просто захотелось отдохнуть от своих непрестанных тревожных мыслей о Яринке и Яне, о Дэне и других… о Ральфе. Послушать легкомысленную девчоночью болтовню и бубнёж телевизора, хоть на несколько минут представить, что ничего не изменилось с тех пор, когда я только-только попала сюда и ещё верила в контракт и возможность освобождения.

У меня это даже почти получилось: по крайней мере, я улыбалась вместе со всеми, да и кофе пила, по-настоящему наслаждаясь его вкусом, – но длилось это не дольше нескольких минут. Последних моих минут в Оазисе, которые можно было, пусть и с натяжкой, назвать хорошими.

А потом в одну секунду в столовой вдруг воцарилась тишина. Соседки замерли, как по команде повернув головы к входной двери и одинаково приоткрыв рты. Я сидела спиной к холлу, поэтому увидела ту, кто к нам пожаловал, позже остальных.

– Добрый день, девушки, – прозвенел голос-колокольчик, и необходимость оборачиваться отпала. Тем не менее, я обернулась, хоть и лениво, без спешки. Внезапный визит управляющей в наши скромные пенаты (третий визит, и, как выяснилось, третий же раз – в мою честь) не стал тем, что заставило бы меня выйти из апатичного состояния последних дней.

Ирэн лучезарно улыбалась. Видя это, соседки начали расслабляться и несмело заулыбались ей в ответ, со всех сторон понеслись робкие «здравствуйте, сударыня», кто-то торопливо поднимался, кто-то убрал звук у телевизора. Засуетившаяся Алла даже попыталась предложить гостье чаю, но управляющая остановила её небрежным жестом.

– Не стоит, Аллочка. Я буквально на минутку. Только хотела сообщить Дайнике, что она бьёт все рекорды.

Ирэн отыскала меня среди обращённых к ней лиц, лукаво погрозила пальцем.

– А ведь я в тебе всё-таки не ошиблась, дикарочка ты наша. Твой второй аукцион закончился так же быстро, как первый, удивительно! Опять на следующий же день после его открытия за тебя предлагают сумму, которая делает продолжение торгов бессмысленным. Ты бы хоть с подругами секретом поделилась: как это у тебя получается?

Девушки вокруг удивлённо охнули, как по команде переводя взгляды с Ирэн на меня. Не думаю, что они ждали, будто я сейчас начну польщённо делиться секретами: скорее, хотели понаблюдать за реакцией счастливицы, пользующейся таким успехом у гостей. Но я разочаровала их. Продолжала сидеть в той же позе, в какой замерла, когда обернулась посмотреть на неожиданно появившуюся управляющую, и молчала.

Ирэн, которая наверняка ожидала от меня испуга, отчаяния, хоть какого-то протеста, слегка нахмурилась. Прежняя лучезарная улыбка, с которой она появилась в дверях, померкла.