из возка, улыбалась и махала в ответ. Поезд разделился у Варварских ворот Китай-города. Большая часть возов и вооружённых верховых поляков во главе с воеводой Мнишком двинулась в Занеглименье. Там на Арбате и на Чертолье потеснили духовенство и монашество и расселили поляков. А невеста и её ближайшее сопровождение въехали в Кремль. По приказу царя для размещения родных невесты и свадебных гостей из кремлёвских дворов временно выселили духовных лиц и бояр.

Марина остановилась в Воскресенском женском монастыре, там же, где проживала мать молодого царя – инокиня Марфа. Димитрий и раньше часто посещал мать, но теперь стал ещё чаще бывать там, хотя по обычаю жених после сватовства не должен был видеть невесту до свадьбы. Димитрий и Марина, видимо, всё же встречались в монастыре несколько раз. А 6 мая невеста переехала в отдельные дворцовые покои.

Свадьба состоялась 8 мая. Сначала после обмена кольцами молодых проводили в Успенский собор. Там патриарх Игнатий совершил обряд миропомазания невесты. Однако Марина отказалась от причастия, что вызвало удивление и возмущение присутствующих православных. Это было нарушением традиции и приличий. Правда, католики-поляки были довольны. После этого дьяки выставили всех иностранцев из храма, и патриарх обвенчал Димитрия с Мариной по православному обряду. Между тем в городе чуть ли не ежедневно стали происходить стычки «литвы и ляхов» с москвичами.

* * *

После 12 мая положение в Столице стало напряжённым. Столкновения и схватки с поляками грозили превратиться в восстание. Исаак Масса писал, что в ночь на 15 мая несколько тысяч москвичей взялись за оружие, готовясь к вооружённому перевороту. Однако, узнав, что заговор раскрыт, они «устрашились, притихли и спрятали оружие»[87].

Приведённое свидетельство не заслуживает доверия. Заговор, организованный боярско-княжеской верхушкой, носил тайный характер, и число его участников было невелико. О тысячах вооружённых людей, якобы собранных заговорщиками под свои знамёна за несколько дней до переворота, не могло быть и речи. Иезуиты, находившиеся в Москве в те дни, с полным основанием утверждали, что Шуйские привлекли на свою сторону бояр, «но между народом имели очень мало соучастников». С той же позицией согласен и отечественный историк Р. Г. Скрынников[88]. Назревавшее в столице народное восстание не угрожало непосредственно власти молодого царя, поскольку возмущение и гнев москвичей вызывал не сам царь, а иноземное наёмное воинство. Цели народа и бояр явно не совпадали. Тем не менее, бояре рассчитывали в нужный момент использовать недовольство москвичей и московского посада. Они торопились, ибо до них доходили известия, что терские казаки во главе с атаманом Бодыриным и «царевичем Петром» встали лагерем около Самары и готовы идти на соединение с Григорием Отрепьевым, который собирал казачьи отряды для похода на Москву.

Первые крупные волнения в Москве произошли 14 мая. В тот день гайдук князя Вишневецкого избил посадского человека и скрылся за воротами двора, где стояли поляки. Народ осадил двор и потребовал от Вишневецкого выдачи виновного. К ночи подле двора собралось до 4 тысяч человек. Посадские грозили разнести хоромы в щепы. Всю ночь возбуждённые толпы москвичей заполняли улицы и площади столицы. Князь Вишневецкий самолично вывел к москвичам провинившегося гайдука связанным и обещал народу наказать его плетьми.

Царь же не сомневался в преданности народа. Тем не менее, он принял необходимые военные меры. По тревоге в стрелецких слободах было поднято несколько тысяч стрельцов. Караулы в Кремле были удвоены. Польские роты бодрствовали всю ночь, не выпуская из рук оружия. Время от времени они палили в воздух, надеясь этим устрашить москвичей и удержать их от выступления.

* * *

С утра 15 мая в Москве весело защебетали и запели птицы. Яркое весеннее солнце поднялось на востоке и алым золотом засияли кресты и главы храмов. Но в городе с ночи царила зловещая тишина. Новая шумная и бурная весна несла новые вспышки общего недовольства и новые потрясения. Торговцы отказывались продавать иноземцам порох и свинец. Да и лавки с другим товаром также были закрыты или закрывались рано. Вечером несколько пьяных польских гайдуков остановили возок и силой вытащили оттуда боярыню. Боярские слуги отчаянно отбивались. Народ ринулся на помощь. В городе ударили в набат. 16 мая царю вручили жалобу на лиц, виновных в бесчестии боярыни. Но дело так и не было решено.

Бесчинства пьяной шляхты привели к тому, что царская канцелярия была завалена жалобами москвичей на поляков и встречными жалобами польских солдат и шляхты. Царь приказал запретить принимать от народа и от поляков доносы и жалобы. Но то, что касалось дел об оскорблении государя, то их разбирали без всякого промедления.

Прямые оскорбления царя Димитрия и распространение поносных слухов про него, не имели какого-либо успеха в народе, тогда как насилия со стороны солдат или челяди поляков вызывали мгновенный отпор. Так на одной из рыночных площадей был пойман человек, ругавший царя. Однако, когда стража схватила смутьяна, народ даже не попытался отбить его. Когда государю донесли о случившемся, он приказал пытать бунтаря, чтобы добиться выдачи его единомышленников. Однако бояре, руководившие допросом, донесли ему, что смутьян болтал, будучи пьян и скудоумен, ныне же, протрезвев, он ничего сказать не может.

Бояре вели хитрую игру. Они сознательно отвлекали внимание молодого царя от подлинной опасности, грозившей со стороны заговора. В конце концов Пётр Басманов и сыскное ведомство, подчинённое ему, сосредоточили все усилия на охране поляков и предотвращении столкновений между москвичами и польскими наёмниками с «рыцарством».

* * *

В течение четырёх дней Димитрий получил несколько предостережений от капитанов, руководивших придворной стражей. 16 мая, когда государь осматривал лошадей на Конюшенном дворе, один служилый немец, оказавшись подле царя, передал ему записку с предупреждением о том, что изменники выступят на следующий день – 17 мая. В тот же день 16-го мая во дворец явились польские военачальники – братья Стадницкие с тем же предупреждением. Правда, Стадницкие заявили, будто «москвичи собираются напасть на царя и на поляков». Царские секретари и окружение отклонили их заявление и объявили, что народ предан государю.

Среди москвичей у молодого царя было много доброхотов. Не имея доступа ко двору, они пытались действовать через царского тестя. Мнишек явился во дворец сразу вслед за Стадницкими. Он передал зятю донос, поступивший от солдат, а затем вручил около сотни челобитных от москвичей, предупреждавших царя о заговоре. Но Димитрий по-прежнему был убеждён, что главная опасность грозит не ему, а полякам. Он укорил тестя в малодушии и отверг любые сомнения в преданности народа ему.

Однако столь упорные