и всегда советовался со мной в отношении своих денежных бумаг, хотя ни разу не воспользовался моими советами. Он говорил, что они помогают ему принять собственное решение. У него была незамужняя дочь Барбара, которая занималась плетением кружев, скорее всего, для церковных благотворительных базаров. Со мной она была неизменно мила и любезна, и матушка считала, что мне бы следовало уделить ей должное внимание, поскольку она безусловно унаследует деньги сэра Альфреда. Мотив, выдвигаемый матушкой, казался мне непорядочным, да и вообще, надо сказать, я мало интересовался женщинами. Банк целиком поглощал мою жизнь, как сейчас поглощали георгины.

К несчастью, сэр Альфред скончался незадолго до моего ухода на пенсию, а мисс Кин переехала жить в Южную Африку. Естественно, что я принимал самое горячее участие во всех ее непростых хлопотах, связанных с переводом на нее вкладов и бумаг: я запрашивал Английский банк, когда требовалось добиться нужного разрешения, и напоминал о том, что до сих пор не получил ответа на письмо от 9 числа сего месяца. В последний свой вечер в Англии, перед тем как отправиться в Саутгемптон, где она должна была сесть на пароход, мисс Кин пригласила меня на обед. Это был грустный обед без сэра Альфреда, человека живого и веселого, который безудержно хохотал над собственными остротами. Мисс Кин попросила меня позаботиться о вине, и я выбрал амонтильяд, а к обеду шамбертен — любимое вино сэра Альфреда. У них был большой особняк, типичный для Саутвуда, с кустами рододендронов вокруг дома. В тот вечер кусты были мокрые, и с них капало от мелкого, зарядившего надолго ноябрьского дождя. Над обеденным столом, как раз над тем местом, где всегда сидел сэр Альфред, висела картина кисти Вандервельде, изображающая рыбачью лодку в шторм {103}, и я выразил надежду, что морское путешествие мисс Кин окажется не столь бурным.

— Я продала дом целиком, как есть, со всей мебелью, и буду жить у моих дальних родственников, — сказала мисс Кин.

— Вы хорошо их знаете?

— Ни разу не видела. Родство очень далекое. Мы иногда обменивались письмами. Марки на конвертах у них как заграничные. Без королевы.

— Зато у вас будет много солнца, — сказал я.

— А вам приходилось бывать в Южной Африке?

— Нет, я редко выезжал за пределы Англии. Однажды в юности я поехал в Испанию со школьным приятелем, но мой желудок не вынес моллюсков, а может, дело было в оливковом масле.

— Мой отец был натурой очень властной. У меня никогда не было друзей, я хочу сказать, за исключением вас, мистер Пуллинг.

Мне до сих пор удивительно — в тот вечер я был так близок к тому, чтобы сделать предложение, и, однако, что-то меня удержало. Интересы наши все же различались — плетение кружев и выращивание георгинов не имеют ничего общего, если только не считать и то и другое занятием довольно одиноких людей. В то время слухи о готовящемся крупном слиянии банков уже дошли до меня. Отставка была неминуема, и я понимал, что дружеские связи, которые установились у меня с моими клиентами, долго не продлятся. А если б я отважился и сделал предложение, приняла бы его мисс Кин? Вполне возможно. По возрасту мы подходили друг другу: ей было около сорока, а я через пять лет готовился разменять шестой десяток, и, кроме того, я знал, что матушка одобрила бы мой поступок. Все могло сложиться совсем иначе, заговори я тогда. Я бы никогда не услышал историю о моем появлении на свет, так как со мной на похоронах была бы мисс Кин, а в ее присутствии тетушка не захотела бы рассказывать. И я бы никогда не пустился путешествовать с тетушкой. Я был бы от многого избавлен, но, как водится, многое бы и потерял.

Мисс Кин сказала:

— Я буду жить около Коффифонтейна {104}.

— А где это?

— Я плохо себе представляю.

— Прислушайтесь! Льет как из ведра.

Мы поднялись и перешли в гостиную, где был накрыт столик для кофе. На стене висел венецианский пейзаж, копия Каналетто {105}.

Все картины в доме были изображением чужих стран, и мисс Кин уезжала в Коффифонтейн. Я знал, мне никогда не выбраться так далеко, и, помню, мне захотелось, чтобы она осталась в Саутвуде.

— Путь туда, должно быть, не близкий, — сказал я.

— Если бы хоть что-нибудь держало меня здесь… Сколько вам кусков сахару? Один или два?

— Спасибо, я пью без сахара.

Была ли это попытка вызвать меня на откровенный разговор? Я потом не раз задавал себе этот вопрос. Я не любил ее, и она, очевидно, тоже не испытывала ко мне горячих чувств, но мы, возможно, и могли бы как-то устроить совместную жизнь. Через год я получил от нее весточку. Она писала: «Дорогой мистер Пуллинг, я все думаю, как там у вас в Саутвуде и идет ли там дождь. У нас тут зима, очень красивая и солнечная. У моих родственников здесь небольшая (!) ферма, десять тысяч акров, и им ничего не стоит проехать сотни миль, чтобы купить барана. Ко многому я еще не привыкла и часто вспоминаю Саутвуд. Как ваши георгины? Я совсем забросила кружева. Мы проводим много времени на свежем воздухе».

Я ответил ей и сообщил все новости, какие знал, хотя в это время я уже успел уйти в отставку и больше не был в центре саутвудской жизни. Я написал ей о матушке, о том, что здоровье ее сильно сдает, и еще писал о георгинах. У меня был сорт довольно мрачных темно-пурпурных георгинов под названием «Траур по королю Альберту», который так и не прижился. Я не очень об этом сожалел, так как не одобрял саму идею дать такое странное название цветку. Зато мой «Бен Гур» цвел вовсю.

Я не откликнулся на телефонный звонок, будучи уверен, что это ошибка, но, поскольку телефон продолжал звонить, я оставил георгины и пошел в дом.

Телефон стоял на бюро, где хранились счета и вся переписка, связанная со смертью матушки. Я никогда не получал такого количества писем с тех пор, как ушел с поста управляющего: письма от адвоката, письма от гробовщика и из Налогового управления, крематорские счета, врачебные счета, бланки государственной медицинской службы и даже несколько писем с соболезнованиями. Я вновь почувствовал себя почти деловым человеком.

Послышался голос тетушки:

— Почему ты так долго не отвечал?

— Возился в саду.

— Кстати, как твоя газонокосилка?

— Была мокрая, но, к счастью, все поправимо.

— Я хочу рассказать тебе потрясающую историю —