* * *

Разумеется, я, Рагнар Однорукий, знаменитый воин, конунг и ярл, не боялся княжьих ратников. Можно было взять Юрич простым наскоком, как предлагали нетерпеливые ярлы. Доблестный путь, но не умный. Его рать, да еще спрятанная за толстыми, высокими стенами, все-таки была грозной силой, многие храбрецы уйдут к Одину, прежде чем мы овладеем стенами и княжьей крепостью-кромлем, начнем разорять богатый гард, убивать мужчин и брать женщин. К тому же, узнав заранее о движении нашей дружины, хитрый Добруж может призвать на подмогу рати из племен своих данников. Я знаю, у него запасено достаточно богатств, чтобы соблазнить их на сечу. Все эти витичи, оличи и прочие дикари охотно пойдут воевать со свеонами, потому что мы сильные и они боятся нас. Тогда у князя станет много войска.

Нет, не правы ярлы, полагающиеся лишь на меч да бревно-таран. Буйный вепрь тоже несется по лесу, не разбирая дороги и не боясь никого, но хитрый медведь не встает у него на пути, заходит сбоку, опрокидывает и тогда убивает. В этих лесах нужно тоже воевать по-другому, не одной силой пробивать стены, хитростью просочиться в них, понял я уже давно, когда три зимы назад болтался на дне драккара с переломанными костями, спеленатый, как грудной ребенок. А теперь твердо знал, как нужно брать гнездо князя, не теряя своих людей. Каждый лишний доблестный меч еще понадобится мне в этом лесном краю, потому что задумал я дело великое.

Я, морской конунг Рагнар Однорукий, Победитель Великана, сам решил сесть на княжение в Юриче. Сам себя решил объявить князем и собирать с дикарей богатую дань, обильно пополняя свою сокровищницу в родном фиорде!

Я до сих пор помню, как впервые открыл мой замысел побратиму Якобу, долгой зимой греясь с ним у открытого огня очага.

— Да, это ты ловко придумал, Рагнар, — сказал, выслушав меня, Якоб, знающий про жизнь многое. — Я всегда знал, что твой ум смотрит много дальше полета стрелы… Только воины фиордов не захотят переселяться в этот лесной край, где деревья закрывают солнце и не слышен голос далекого моря. Сесть на трон лесного конунга можно, конечно. Чего тут хитрого? Взять Юрич приступом, прирезать князя и самому сесть на его место… Но как ты потом удержишь владения, не имея воинов?

— Зачем им переселяться? — ответил я. — Я тоже не собираюсь жить в Гардарике подолгу, прячась среди деревьев, как лесной тролль, и не чувствуя на губах вкуса соленых волн. Клянусь неутомимыми лажами Уля-асса, я уже все продумал. Можно держать в гарде Юриче крепкую дружину, которая будет собирать дань и менять дружинников, когда те устанут от леса. Наши деревянные кони быстро натопчут дорогу туда и обратно. А за службу ратники будут получать столько, сколько привозили бы из опасных набегов. Или еще больше, тамошние края богатые, хватит добра на всех. Кто из воинов откажется от легкой поживы? У нас, в земле фиордов, никто не платит дань ярлам, дети фиордов слишком свободны для этого, а здесь дикие привыкли платить. Вот и пусть платят мне, как раньше — своим князьям. Только мне они начнут платить больше, я думаю — сумею их убедить в том… Так, Якоб?

Старый воин-скальд ухмыльнулся и покивал, свесив острый хищный нос над чашей с подогретым пивом. Шумно, со вкусом дохлебал ее до конца. Снова взялся за глиняный кувшин, подлив в чаши себе и мне. Рабынь-прислужниц я отослал в тот вечер, чтоб не подслушивали разговоры хозяев.

— Думаю, — продолжил я, — собирая постоянную дань, можно разбогатеть больше, чем от набегов, когда хватаешь кусок добычи и уходишь дальше. Буду ярлом на родных берегах и тамошним князем одновременно. Так, Якоб? Будешь моим наместником в Гардарике, пока не подрастут сыновья Рорик и Альв?

Скальд покрутил головой и надолго задумался. Задумчиво теребил бороду, чесал шрам от угла рта до уха, перебирал на груди массивное золотое ожерелье ленточного плетения, которое венчало изображение Слейпнира-скользящего, восьминогого коня Одина.

— Клянусь повозкой Тора Громоподобного, может получиться, очень даже может… А почему я? — вдруг спросил он. — Есть у тебя воины и помоложе.

— А почему нет? Ты — мой побратим, с тобой мы соединили кровь в чаше, ты измерил веслами и ногами далекие пути во многие страны, знаешь не только наш воинский порядок, но и ратные уловки других народов. Ты, я знаю, не потеряешь голову в упоении сечи и не позволишь провести себя… Да, у меня есть воины моложе, но кто сказал, что они будут так же преданны и рассудительны?

Скальд не торопился ответить.

— Я уже немолод, Рагнар, — наконец сказал он. — Когда-то, ты знаешь, у меня был дом и была жена. Жена умерла от родильной горячки, так и не родив никого, пока я был в дальнем викинге. Я больше не возвращался туда, откуда когда-то уходил молодым и счастливым, прижав к себе на прощание златоволосую Хельду… Помнишь, Рагнар, я как-то рассказывал тебе, с каждой прожитой зимой она делается все прекраснее и моложе в моей памяти. Наверное, потому что сам я старею… А дом… Не знаю, наверно, время сровняло его стены с землей. В одном я точно уверен — я туда не вернусь… Когда-то я мечтал стать знаменитым скальдом, чтобы мои драпы и флокки звучали по всему побережью. Это тоже не получилось: мальчишка Домар, что погиб три зимы назад в землях поличей, за ночь мог сочинить больше вис, чем я — за год. Теперь, когда его кости сгнили, а дух давно пирует за столом Одина, я могу признать — он был поэт, а я так и остался простым рифмоплетом… Сейчас я служу тебе, Рагнар, и Ранг-фиорд стал моим домом. Если будет на то воля богов, останется им до последней дороги к Одину… У меня больше ничего нет…

— Это значит, что ты согласен? — уточнил я.

— Я согласен. Да.

Из-за давнего шрама, приподнимающего угол рта, морщинистое лицо старого скальда всегда словно усмехалось, но тут оно усмехнулось еще шире, показав все желтые осколки зубов, сломанных в битвах и сточенных жестким мясом на многих побережьях юга и севера.

— Клянусь железными рукавицами Громоголосого Тора, ты задумал великое дело, это так… Конунг Рагнар всегда смотрит вдаль поверх голов, — продолжил он нараспев, подняв голос, будто начиная хвалебную драпу. — У великих воинов всегда великие замыслы. Я думаю, он смотрит еще дальше, чем говорит… Рагнар Неистовый осуществит свои замыслы, а старый Якоб-скальд оставит потомкам печную память о его делах! Потомки будут вспоминать дела конунга, слушая песни скальда… Да будет так!

Он понял меня, мой давний побратим-скальд, понял даже то, что я недосказал ему. Я помню, как мы долго пили крепкое пиво у жаркого огня в тот вечер, чокались чарами, переглядывались и разговаривали больше глазами, чем языком. Великим замыслам приличествует великая сдержанность…

Потом… Кто знает? Имея большое богатство, можно собрать большую дружину не из сотен, а из тысяч доблестных, посадив их на десятки деревянных птиц. Такому каравану, конечно, будет тесно у берегов страны фиордов. Но зачем месить воду у берегов, наступая на головы трески и сельди? В море, пастбище ската, пролегает достаточно путей. Есть где расправить весла над шапками волн!

Прав скальд, была у меня еще одна затаенная мысль. Старые песни рассказывают, когда-то в наших краях было не так много свободных ярлов и морских конунгов, как сейчас. А был один конунг, старший над всеми, из рода Инглингов, который правил страной Свитьод. Почему бы полей богов не вернуться старым временам? Если собрать нсех храбрецов-свеонов в один кулак, весь Мидгард вздрогнет от такой рати. А Один станет самым великим из всех богов, повелителем не только среди свеонов, данов, гаутов и других племен земли фиордов, но и в каждом укромном уголке Мидгарда.