— Ну хорошо,— сказала она наконец.— С этим, пожалуй, хватит. Но еще об одном я все же вас спрошу. Это касается церковной политики, желания некоторых убрать Бернадетту из Лурда и держать ее в относительной безвестности в Невере. Вам, должно быть, известно, что на Бернадетте хотел жениться некий представитель высшего общества, прежде чем та ушла в монастырь?

— Известно,— подтвердила сестра Франческа.

— Вот и было бы интересно узнать, почему церковь не позволила поклоннику Бернадетты сделать ей предложение. Почему ей даже не сказали, что кто-то добивается ее руки? Не потому ли, что церковь не хотела, чтобы Бернадетта оставалась в миру и вела нормальную жизнь, как любая другая молодая женщина? Не для того ли ее скрыли от глаз остального мира, чтобы утвердить ее легенду и создать славу святилищу в Лурде?

— Вовсе нет,— возразила монахиня.— Боюсь, вы все совершенно неверно поняли.

— Тогда скажите мне, что вы считаете правильным,— язвительно произнесла Лиз.

— А верно вот что: молодой дворянин, студент-медик из Нанта Рауль де Трикевиль, в марте тысяча восемьсот шестьдесят шестого года написал монсеньору Лорансу, епископу Тарбскому и Лурдскому, о том, что больше всего на свете мечтает жениться на Бернадетте, а потому просит о содействии. Епископ ответил в довольно раздраженном тоне, что замужество Бернадетты противоречило бы «тому, чего желает Пресвятая Дева». Вскоре после того, как Бернадетта переехала в Невер, молодой человек решил попытать счастья во второй раз. На этот раз он написал епископу Форкаду, спрашивая, не может ли он увидеться с Бернадеттой, чтобы лично сделать ей предложение: «Позвольте мне самому попросить ее выйти за меня замуж. Если она настроена так, как говорите вы, то откажет мне. Если же она примет мое предложение, вы будете знать, что избранное ею служение в действительности не для нее». Епископ ответил, что служение Бернадетты в самый раз для нее, а потому он не желает выступать в роли возмутителя ее душевного спокойствия. Он не счел нужным рассказать Бернадетте ни о молодом человеке, ни о его предложении. Нет ни одного свидетельства о том, что эти отказы являются результатом какого-то церковного заговора или политических происков. Покровители Бернадетты делали лишь то, что в наибольшей степени соответствовало ее интересам.

— Ну, это вы так говорите,— мрачно заметила Лиз.

— Об этом говорят факты,— непреклонно заявила сестра Франческа.— А теперь мне пора возвращаться к моим прямым обязанностям. Вы поедете в Лурд на машине?

— Нет, сначала в Париж, а оттуда вечером в Лурд самолетом. Нам надо успеть на последний рейс.

— Позвольте проводить вас до ворот,— сказала монахиня.

До ворот они шли в молчании и готовы уже были расстаться, когда Аманда вдруг задержалась.

— Сестра, можно еще один, самый последний вопрос? — просительно произнесла она.

— Конечно можно.

— Я хотела спросить о личном дневнике Бернадетты,— сказала Аманда.— Все говорят, что Бернадетта была неграмотна, не умела писать. Как же она вела дневник?

Сестра Франческа кивнула:

— Да, она была неграмотна и не умела писать во время чудесных явлений Богородицы. Но затем, готовясь к первому причастию, Бернадетта пошла в школу и училась при лурдской богадельне. Она научилась очень хорошо писать и написала множество писем, в том числе одно — самому Папе в Рим. Писала она очень легко, правда, поначалу не по-французски, а на своем местном наречии. Но в конце концов выучила и французский.

— Мне интересно узнать насчет дневника, того самого, что был недавно найден,— напомнила Аманда.— Я читала, что она вела его здесь, в Невере, в этом монастыре.

— И я слышала то же самое,— кивнула сестра Франческа.— Она вела дневник в конце жизни, записывая все, что могла припомнить из своего детства еще до явлений Девы Марии, а также оставляла более детальные воспоминания о своих видениях в гроте. Перед смертью Бернадетта отослала дневник на память какому-то родственнику или другу.

— Как же его отыскали столько лет спустя? И где?

— Мне известно лишь, что обнаружен он был в Бартре, а выкупил его для церкви кто-то из Лурда. Во всяком случае, заключительную часть дневника.

— Ay кого именно в Бартре его приобрели? — попыталась уточнить Аманда.

— Не знаю.— Похоже было, что монашка впервые покривила душой.— Можете спросить у отца Рулана, когда вернетесь в Лурд.

— Наверное, я так и сделаю. Что ж, спасибо вам за все.

— Храни вас Господь,— произнесла сестра Франческа и оставила их вдвоем.

Лиз сверкнула глазами вслед монахине.

— А благодарить-то тебя не за что, сестра,— пробормотала она.— Сплошной облом. Но какая четкая партийная линия!

Они зашагали прочь.

— Не знаю даже,— задумчиво произнесла Аманда.— Может, здесь и в самом деле что-то кроется. Не дает мне покоя этот дневник.

— В том, что он подлинный, можешь не сомневаться,— проворчала Лиз.— Папа никогда не огласил бы его содержания, если бы не знал наверняка, что дневник не подделка.

— Я совсем не о том думаю. Я думаю о том, что еще там могло быть. Церковь огласила лишь ту его часть, где говорится о явлениях, особенно о том явлении, когда Богородица поведала Бернадетте третью тайну. Но ты же слышала, что сказала сестра Франческа. В дневнике есть сведения не только об этом. Бернадетта оставила самые разнообразные воспоминания о своих юных годах.

— И что из этого? Что это тебе даст? Забудь об этом. Мы зашли в тупик и должны это признать. Мы проиграли. Я проиграла своему боссу Траску. Ты проиграла своему дружку Кену. Мы обе — в пролете.

Аманда медленно покачала головой:

— Не знаю. Я пока из игры не вышла. Буду сражаться дальше.

— За что?

— Да за все тот же дневник. Мне нужно больше разузнать о дневнике, из-за которого мы оказались в Лурде.

— Ах вот как,— усмехнулась Лиз.— Поверь, ни к чему ты этим путем не придешь.

— Посмотрим,— тихо произнесла Аманда.

* * *

В Медицинское бюро Лурда на второе обследование за день Эдит Мур явилась в точно назначенное время. Она провела в кабинете менее получаса и ушла, обменявшись с доктором Полем Клейнбергом всего несколькими словами. Он лишь поблагодарил англичанку за то, что она пришла снова, извинился за неудачный рентгеновский снимок и передал ее в руки Эстер Левинсон для проведения нового рентгеновского обследования.

И теперь Клейнберг в нетерпении мерил шагами смотровую, ожидая, когда Эстер вывесит негативы и зажжет экран. Оставалась сущая механика, рутина. Скоро он покончит с этим делом и к вечеру вернется в Париж.

— Готово,— объявила Эстер, зажигая на экране свет. Она отступила в сторону, давая доктору Клейнбергу

дорогу к снимкам.

— Это займет не более минуты,— рассеянно пробормотал он.