Так, это пересечение Елисейских Полей с авеню Уинстона Черчилля, вспомнил Ледников. Генерал в своем знаменитом мундире шагает, как-то странно разведя руки, словно желая обнять кого-то, идущего навстречу…

– А твоя охрана? – спросил он.

– Никакой охраны не будет, не беспокойся. Ты лучше попробуй представить, какой сюрприз я тебе приготовила! Только ты все равно не догадаешься! – торжествующе закончила она и тут же, не дожидаясь его ответа, отключилась.

Он так и не успел поговорить с Николь о том, что вокруг них происходит какая-то непонятная возня, все никак не мог выбрать время. А скорее не решался, не знал, что именно сказать ей, чтобы не перепугать понапрасну. В конце концов, Зондер, он же Гран, следил за ним. И если бы не убитый Рагин, вряд ли бы можно было подумать, что слежка может быть как-то связана с Николь… Но предупредить ее надо, откладывать уже нельзя. Хотя Карагодин и сказал, что следить за ним перестали. Может быть, перестали не потому, что он стал им не нужен, а потому, что установили все, что их интересовало.

Но выбраться из Парижа было бы действительно неплохо, на природе как-то спокойнее. А что касается мсье Баттистона… Из того, что рассказывал о нем Немец, знавший, кажется, все обо всех, и из того, что Ледников выудил в интернете, когда счел нужным посмотреть все, что пишут о Николь, сложилась такая картина.

Мишель Баттистон был другом детства Николь, они даже учились в одной школе. Внешне типичный француз – невысокий, подвижный, с блестящими темными глазами, чрезмерно выпуклыми, с копной мелких черных кудрей. По характеру просто карикатура на того же типичного француза – легкомысленный дамский угодник, необыкновенно живой, обаятельный, предприимчивый, но совершенно безответственный в делах и склонный попадать в разные скандальные истории. Он работал в газетах, потом на телевидении, но карьера его там не задалась, потому как в силу бойкости характера он считал, что главное – не добывать информацию, а создавать сенсации и удивлять публику. Потому в его репортажах и передачах фактура обычно пребывала в тени смелых обобщений и догадок, опиравшихся в основном на фантазии и слухи.

После нескольких скандалов он оказался в аховом положении. Но ему повезло. Его спасла Николь, став первой леди Франции. Она убедила президента взять Баттистона в свою администрацию, которую обычно называют попросту Елисейский дворец. Он был зачислен в группу советников по связям со средствами массовой информации и пиару – президент, человек новой формации, считал, что его светлый облик должен являться народу не самостоятельно, а под чутким и умным руководством Елисейского дворца. Но проекты Баттистона и тут показались чрезмерно бойкими, а манеры не соотвествующими строгим рамкам учреждения. Его умело отодвинули в сторону и давно бы уволили, если бы не поддержка Николь. Ведь она считала своего друга детства несколько безалаберным, но талантливым человеком. Однако все-таки дни его пребывания во дворце катились к концу, потому как всем было известно, что отношения между президентом и Николь становятся все напряженнее. И именно президент не позволил тронуть Баттистона – он понимал, что пресса сочтет, что началась расправа над людьми Николь, и раздует вокруг этого скандал. Сам Баттистон принял давно привычную ему позу непризнанного гения. И чувствовал себя при этом весьма удобно. Ни за что не отвечающий представитель Елисейского дворца – чем плохо? В общем, мсье Баттистон был, судя по всему, из тех, с кем серьезных дел иметь не стоит, а вот прокатиться за город – одно удовольствие.

Баттистон оказался точь-в-точь таким, каким его представлял Ледников. Он непрерывно размахивал руками, пучил глаза, корчил физиономию и без передыха острил, шутил, рассказывал какие-то истории – про Елисейский дворец и жуткие нравы, царящие там, про школьные годы, которые они пережили вместе с Николь, про удивительный город Москву, где он был пару раз, и русских девушек, которые совершенно не похожи на французских…

Сидя с Николь на заднем сиденье, Ледников удивлялся, как Баттистон умудряется вполне прилично вести машину. Николь, погруженная в собственные мысли, рассеянно улыбалась. Только когда уже выбрались из Парижа, Ледникову удалось выудить из Баттистона кое-какие сведения об их поездке. Оказалось, они направляются в небольшую деревушку, где у Баттистона есть дом, оставленный ему в наследство бабушкой. Там затевается какой-то традиционный местный праздник, столы накроют прямо на улице, будет весело и вкусно. А потом… О, потом мсье Ледникова ждет что-то такое!

– Мишель, я тебя предупреждала, – вдруг оборвала его Николь. – Уши надеру!

– Молчу-молчу! – поднял обе руки с руля Баттистон.

Ледников внимательно посмотрел на Николь. Шутки в нынешнем положении его не радовали.

Николь чуть улыбнулась и сжала его руку своими прохладными, сильными пальцами.

– Не беспокойся, ничего страшного тебя не ждет. Во всяком случае, это будет не рулетка по-русски, – улыбнулась она.

– Надеюсь, – пробурчал Ледников. – Aux mariages et aux morts le diable fait son effort!

– Ну, ни свадьбы, ни похорон нашей программой не предусмотрено, – засмеялся Баттистон. – Так что о дьяволе можно не беспокоиться.

Ледников чувствовал себя глупо. Ведь ничего про слежку и про Грана он Николь не рассказывал, она ничего не подозревает, и потому сам он выглядит каким-то придурком, который боится остаться с красивой женщиной наедине. И вообще, боится неизвестно чего…

Фамильный дом семейства Баттистонов представлял собой двухэтажный кирпичный куб, потемневший от времени. Внутри все выглядело запущенным и обветшалым, а деревянная лестница, ведущая на второй этаж, скрипела под ногами так, что становилось страшно за свои кости.

Решили ограничиться чаем, благо до начала праздника оставалось всего ничего.

– Я сюда редко выбираюсь, – развел руками Баттистон, когда пришлось протирать от пыли чайные чашки. – Но продавать дом не хочу. Когда-нибудь я поселюсь здесь насовсем и засяду за мемуары, которые потрясут мир. О, я раскрою такие тайны, расскажу о таком коварстве, что…

– Ладно, уймись, – оборвала его Николь. – Не советую верить ни единому слову. Нет никаких тайн, кроме его собственных, и не будет никаких мемуаров. Все это блаженные мечты.

Когда они подъезжали к дому, она натянула на самые глаза бордовый берет. «Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?» – естественно, сразу пронеслось в голове Ледникова. Потом она нацепила огромные, в пол-лица, затемненные очки и как о чем-то давно решенном объявила: «Мы будем супружеской парой из России. Мне не хочется, чтобы кто-то узнал меня тут. Я не для того выбралась из лап охраны».

– Она никогда в меня не верила, – притворно шмыгнул носом Баттистон. – С детских лет. Хотя я всегда был влюблен в нее, мсье Ледников. А она!.. Она только смеялась над чувствами человека, который был готов быть ее пажом, рабом, тенью!

– Ну да, только тебе это никак не мешало иметь кучу девиц разного сорта! – усмехнулась Николь.

– Как-то я должен утешаться! – возмутился Баттистон. – Не могу же я только страдать и вздыхать – это скучно и утомительно.