Вар-ка подумал, что Свену, наверное, понадобится помощь, чтобы опустить тело в этот сруб-колодец. Он обогнул сооружение и встал с противоположной стороны. Рядом почему-то оказался дед Пеха, тихо бормочущий и делающий охранительные знаки руками.

Воевода подошел, опустил тело на крайнее бревно, заглянул внутрь… и отпрянул!

Чувствуя недоброе, Вар-ка подошел ближе: тесно друг к другу в срубе лежали два трупа – те самые молодые дружинники, которых князь Рутич оставил в помощь Свену. Парни в полном боевом облачении и при оружии. Под головы им подложены конские седла со всей, кажется, сбруей. Видимых повреждений нет, только под глазом одного из них здоровенный синяк, который позавчера поставил ему Лютя. Не сразу, но Вар-ка сообразил, что тела расположены так, чтобы на мелком сушняке, которым выложено дно сооружения, оставалось достаточно места.

– Чо ж ты, Свенушка? – заблеял рядом дед Пеха. – Ложи его, не томись! Ложи, ложи сердешного вот туточки, к стеночке. У стеночки-то и ладно будет. Подсобить ли, Свенушка? Места-то вволю, просторна изба-то, всем места хватит. А дровишки-то зри какие: сухие да отборные…

– Чо?!!

– Не гневись, Свенушка! Али не угодили чем? Мы ж и бревнышек покололи, и веточек подложили: така справа горит – залюбуешься! Ложи его, Свенушка, ложи, да и сам приляг рядышком: мы те вот тута в уголке обустроили. Ложись-ка, милай, не полошись понапрасну…

Вар-ка наблюдал за происходящим боковым зрением и выдать не мог. Скорее всего, это сам Пеха не удержался и вильнул глазом. Свен заметил и обернулся. То ли он это сделал слишком медленно, то ли было уже поздно: с коротким хрустом вилы вошли ему в бок сзади – туда, где на доспехе железа не было.

Воевода ухватил было черен меча, но рука остановилась, и, спихивая внутрь тело Люти, он завалился в сруб. Снаружи остались видны только стоптанные подошвы его сапог да чуть покачивающаяся рукоятка крестьянских вил.

Тот самый скрюченный глухой старикашка перехватил сучковатую палку, на которую опирался, и, с широким замахом, врезал по спине старшинке из Нижней Онжи. У того слетел меховой колпак, а дед заорал ненормально громко:

– Тать косорукий! Чтоб тебя!! Мало тя брательник драл!! Ничо толком справить не можешь! – и снова палкой по покорной спине.

Ноги Свена дернулись еще раз и замерли. Дед Пеха заглянул в сруб, зачем-то понюхал воздух и засеменил, шоркая огромными лаптями, к остальным старикам. Там уже разгорался нешуточный спор:

– …и коников туды! Оне поганы, нам не потребны!

– Врешь, старый пень! Коники Велесовы – чисты оне!

– Сам ты гнилушка! То ж княжьи коники! Поганы оне, ни на чо не годны! Туда надо их!

– От греха подальше! Ить, скока сена жрать будут! А запряги-ка тако…

* * *

Они сидели на груде бревен у недостроенного забора и смотрели, как смерды в селище грузят свои волокуши. Принять участие в сборах примакам не предложили. На Николая, похоже, напал «говорунчик» – результат стрессов последних дней. Он говорил, молол языком, понимал, что собеседник его не слушает, и все равно не мог остановиться:

– …прикидываю по аналогии: может быть, наш великорусский этнос, точнее, не он, а более ранний, киевский, действительно сложился, сросся из двух чужеродных и неравных половинок: массы славянского населения и пришлых викингов-варягов? Нет, я понимаю, что такая гипотеза существует давно. Ее, правда, не сильно любят, поскольку она не льстит нашему славянскому самолюбию. Но не это важно. Просто я подумал, что во всей, кажется, нашей истории всегда сохранялся огромный разрыв, прямо пропасть какая-то, между простым людом и власть предержащими. А началось это не с Петра Первого, как считают некоторые, а было заложено изначально. У других народов знать произросла из народной гущи, а у нас она пришлая. Уж больно логично получается: был некий субстрат, на нем угнездились чужаки-паразиты; со временем оно все сдвинулось и забылось, но стержневая идея: «мы – люди, а они – грязь под ногами» никуда не делась. Этакий толстый мягкий ковер, сплетенный из человеческих жизней. И по этому «ковру», чавкая кровью, ходят, бегают, скачут, на нем дерутся и пируют люди власти. Да, конечно, в истории я дилетант и, наверное, поэтому не могу понять, зачем Дмитрию Донскому понадобилось выгонять в поле на убой своих крестьян? Куликовская битва – гордость нашей истории, но я не врубаюсь: русские сражались «за» татар или «против»? Хан Тохтамыш был союзником русских: так кто с кем воевал?! Чего ради полегли несчитанные тысячи и «земля Московская опустела»? У меня напрашивается дилетантский ответ: чтобы сэкономить князю сотню-другую дружинников – профессиональных вояк! Они-то действительно представляют ценность, а смерды… Проходят сотни лет – и что? Может, я и не «семи пядей во лбу», но явно не самый глупый представитель своего народа и своей страны. Но почему, черт побери, я не могу понять, зачем царю-батюшке понадобилось гробить миллионы на фронтах Первой мировой? Зачем «варягу» – понятно, но «батюшке»?! Вот писатель Бушков выдвинул версию, что никакого татаро-монгольского ига не было – придумали его. Наверное, это «перебор», но готов согласиться, что сам народ этого ига мог и не заметить: как резали, так и режут; как грабили, так и грабят – что курносые, что раскосые…

Он посмотрел на Вар-ка и не заметил ни малейших признаков интереса к своим мудрым высказываниям. Николай обиженно хлюпнул простуженным носом и решил замолчать, но не удержался:

– Конечно, можно рассуждать и так: на краю европейской Ойкумены возник молодой этнос. Его специфика в том, что в силу ряда обстоятельств (в основном – природных!) взрослые и сильные соседи его не растащили и не съели. И обстоятельства эти самые простые: пустота на востоке и нулевая изотерма на юге и западе. Наш московитский этнос изначально был земледельческим, правильно? А заниматься земледелием в краях, где полгода лежит снег… Следовательно, можно считать, что московиты (или великороссы?) – это этнос тех, кто не смог или не захотел бороться за теплое место под солнцем и вынужден был уйти жить за нулевую изотерму. То есть туда, где зимой действительно зима. Других желающих не нашлось – наши предки заселили земли, на которые просто никто больше не зарился. При этом основная масса населения оказалась сознательно и подсознательно ориентирована на борьбу с природой, а не с себе подобными. Конечно же, на этом фоне «люди власти» (а они везде найдутся!) выглядят чужаками. Собственно говоря, борьба с природой ничем не хуже борьбы с соседями. По мне, так первое даже романтичней, но это прежде всего борьба с собой. Это терпеж, терпеж и еще раз терпеж! Терпеть убойную работу, терпеть голодное безделье, терпеть неизвестность завтрашнего дня, терпеть собственную беспомощность, неспособность что-либо изменить по большому счету. То ли дело – война! На лихом коне, да с мечом булатным, да в чистом поле…

Похоже, Николай сумел-таки преодолеть терпение Вар-ка:

– Послушай, Коля… Ты не мог бы, а? Впрочем, скорее всего, ты хочешь, но не можешь: так бывает. Но ты же не женщина – это они снимают стрессы таким способом. Если тебе неймется, думай над чем-нибудь полезным. В конце концов, это в твоей реальности болтается десяток могущественных артефактов, которые в активном состоянии способны менять ход истории.