Дом построен анфиладой, залы и сады плавно перетекают друг в друга. Крыша отсутствует, но она, в общем-то, и не нужна – хозяева сами решают, когда пойдет дождь. С листьев крошечных лимонных деревьев после утреннего полива капает вода. Корни уходят в землю настолько глубоко, что дно белокаменного фонтана в центре сада пошло трещинами. Моя жена оказалась на виселице всего лишь за то, что осмелилась заглянуть в подобное место.

Каким странным и вместе с тем чудесным она сочла бы тот извилистый и тернистый путь, которым вела меня сюда судьба.

– Если хочешь, можешь съесть мандаринку, – раздается позади меня тонкий голосок. – Отец не станет ругаться.

Обернувшись, я вижу, что у других ворот, ведущих из главного атриума на тропинку, что поворачивает за домом налево, стоит ребенок. Девочке, должно быть, лет шесть. У нее в руках маленькая лопатка, штаны на коленях запачканы. Короткие волосы, бледное лицо, и глаза примерно на треть больше, чем у любой марсианской девчонки. Уже сейчас видно, что она вырастет высокой. За последние годы я видел много золотых детей. В центре ауреи тщательно охраняют их от посторонних взглядов, потому что боятся заказных убийств, отдают своих детей в частные интернаты или школы. Мне рассказывали, что на окраине другие обычаи. Здесь не убивают маленьких. Естественно, кто же признается открыто, что он – детоубийца?

– Привет, – ласково здороваюсь я непривычным, смущенным тоном.

Последний раз я так разговаривал с моими племянницами и племянниками. Вообще-то, я люблю детей, но сейчас в моей жизни для них совсем нет места.

– А ты – тот самый марсианин, да? – восхищенно спрашивает она.

– Меня зовут Дэрроу, – киваю я. – А тебя?

– Мое имя – Гайя Раа, – гордо сообщает она, подражая взрослым, но тут же забывает о своей напыщенности. – А ты правда раньше был алым? Я слышала, как папа рассказывал о тебе, – объясняет она. – Они думают, что раз у меня нет вот этого, – Гайя проводит пальцем по щеке по тому месту, где должен быть шрам, – значит у меня и ушей нет. А я хорошо умею лазить по деревьям, ну и вообще… – задорно улыбается она, кивая на увитые плющом стены.

– Я и сейчас алый, – отвечаю ей я. – Нельзя перестать быть самим собой.

– Правда? А с виду не скажешь…

Наверное, она не смотрела видео в сети, раз не знает, кто я такой.

– Может быть, дело не в том, как я выгляжу, а в том, что я делаю, – загадочно произношу я и тут же осекаюсь.

Ей всего шесть лет, а я разговариваю с ней как со взрослой. Черт его знает, поймет ли она мои слова. Личико Гайи скривилось в гримасе отвращения, и я боюсь, что совершил ошибку.

– А ты много алых видела, Гайя?

– Только в учебниках, – качает головой она. – Отец говорит, что нам не следует общаться с другими расами.

– А слуг у тебя разве нет?

– Слуг? – хихикает она, не сразу понимая, что я говорю серьезно. – Слуг я пока что не заслужила, – объясняет она, снова проводя рукой по щеке.

Мне не хочется даже думать о том, что этой очаровательной девчушке когда-нибудь предстоит скрываться в лесах училища, пытаясь сохранить свою жизнь. Или она станет не дичью, а охотником?

– И никогда не заслужишь, если не будешь так любезна оставить нашего гостя в покое! – произносит низкий хриплый голос откуда-то со стороны парадного входа в дом.

Прислонившись к дверному косяку, на пороге стоит Ромул Раа. Он кажется одновременно и безмятежным, и неистовым. Моего роста, но комплекцией пожиже, нос сломан в двух местах. Его правый глаз на треть больше моего, узкое свирепое лицо, левое веко рассечено шрамом, а на месте глазного яблока вставлен шар из иссиня-черного мрамора. Пухлые губы поджаты, на верхней губе еще три шрама. Длинные темно-золотистые волосы собраны в хвост. Если не считать следов от старых ран, его кожа безупречна, словно китайский фарфор. Но главное в нем не внешность, а манера держаться. Я сразу чувствую исходящее от него уверенное спокойствие. Складывается ощущение, что он стоял на этом месте всегда и…

…И как будто он знает меня всю жизнь. Раа подмигивает дочери, и я с удивлением ловлю себя на том, что он мне нравится. Мало того, мне самому безумно хочется понравиться этому человеку, про которого мне известно, что он настоящий тиран.

– И что скажешь о нашем марсианине? – спрашивает Ромул у дочери.

– Он – большой, – отвечает Гайя, – даже больше, чем вы, отец!

– Но не такой большой, как Телеманусы, – вставляю я.

– Ну, больше их никого и не бывает! – уверенно заявляет девочка, скрестив руки на груди.

– К сожалению, это неправда, – смеюсь я. – Знал я одного человека, до которого мне надо было расти примерно столько же, сколько тебе до меня.

– Быть такого не может! – ахает Гайя. – Он что, был черный?

– Да, – киваю я. – Его звали Рагнар Воларус. Он был меченым. Принцем из племени черных, которые живут на южном полюсе Марса и называют себя валькириями. Их народом правят женщины, летающие на грифонах. Сейчас со мной на Ио прибыла сестра Рагнара, – добавляю я, взглянув на Ромула.

– Летают на грифонах?! – поражается девочка, которая, наверное, еще этого не проходила. – А где же твой друг?

– Он умер, и по дороге в гости к твоему отцу мы отправили его прах к Солнцу.

– Ой, извини… – говорит она с искренним сожалением: дети всегда сочувствуют от всего сердца. – Ты поэтому такой грустный?

Неужели моя боль столь явно написана у меня на лице? Я морщусь от этой мысли. Ромул замечает мое напряжение и избавляет меня от необходимости отвечать:

– Гайя, тебя ищет твой дядя! Помидоры сами себя не посадят, правда?

Девочка машет мне на прощание и, повесив голову, уходит по тропинке. Смотрю ей вслед и запоздало понимаю, что нашему с Эо ребенку сейчас могло быть как раз шесть лет.

– Ты специально подстроил нашу встречу? – спрашиваю я у Ромула.

– А ты мне поверишь, если я скажу, что не делал этого? – отвечает он вопросом на вопрос и входит в сад.

– В последнее время я вообще мало кому верю…

– Это сохранит тебе жизнь, но не принесет счастья, – серьезно отвечает он.

Ромул говорит короткими, рублеными фразами – в манере выпускников гладиаторских академий. Такие люди не склонны к аффектации, лести, оскорблениям или интригам. В Ромуле есть прямота, что в наши дни встречается крайне редко.

– Этот дом когда-то принадлежал моему отцу, а до этого – отцу моего отца, – произносит Ромул, жестом приглашая меня присесть на одну из каменных скамеек. – Мне показалось, что это место идеально подходит для того, чтобы обсудить будущее моей семьи. И твоей тоже, – добавляет он, срывая с дерева мандарин и садясь напротив меня.

– Разве не странно вкладывать в это столько усилий? – спрашиваю я.

– Что ты имеешь в виду?