– Сердце мое болит по тебе и еще больше по Глэй. – Невин ощутил укол вины, думая, мог ли он спасти девушку, окажись он вовремя в Аберуине. Но у него не было ни знаний, ни хирургических инструментов, чтобы сделать разрез и попытаться спасти хотя бы младенца. – И все же не спеши, сынок.

– Лорд Пертис сказал то же самое, только я знаю, что делаю, мой лорд. – Он посмотрел на Невина со слабым подобием улыбки. – Но, если вы не против, от эля я не откажусь.

За элем Мэйр подробно рассказал Невину о смерти Глэй. Голос его звучал холодно и бесстрастно, а глаза смотрели в какую-то далекую точку. Только бескровное лицо выдавало, чего стоили ему попытки оставаться спокойным. Пока он рассказывал, появилась голубая фея и села на скамью рядом с Мэйром. Она откровенно ликовала, беззвучно хлопала в ладошки и обнажала все свои заостренные зубы в дикой ухмылке. Впрочем, когда Мэйр посмотрел на нее, она тут же перестала сиять и попробовала изобразить на лице печаль.

– Она понимает, что случилось, Невин? – спросил Мэйр.

– Нет, сынок. На самом деле она не обладает настоящим сознанием. Так что не сердись на нее; она просто радуется, что ее соперница исчезла.

– Я сначала был в бешенстве. Но потом начал вспоминать, что вы мне говорили, и решил: что ж, она и вправду, как умная собака, и больше ничего.

– Даже еще умнее, ведь она понимает, что говорят, хотя сама говорить не может. Ты когда-нибудь видел обезьяну?

– Кого, мой лорд?

– В Бардеке есть такие животные. Но если ты их не видел, мое сравнение тебе ничего не скажет. Лучше думай о ней, как о маленьком ребенке.

Невин сумел уговорить Мэйра погостить у него три дня, но не сумел изменить решения «серебряного киижала» покинуть Пертиса. Видимо, гвербрет предложи Мэйру вернуться, когда тот пожелает. Самое большее, на что Мэйр согласился – когда-нибудь, если дорога покажется ему холодной и пустой, он подумает о возвращении.

– Если ты столько проживешь, заметил за ужином Невин. – Скажи, что ты собираешься делать? Позволишь кому-нибудь убить себя в ближайшей битве?

– Нет, мой лорд. Если бы я собирался наложить на себя руки, я бы просто утопился в гавани Аберуина, но я совсем не тот человек. Просто чем еще я могу заработать себе на хлеб, кроме сражений?

– А ты не думал о том, чтобы отправиться на запад и поискать там Западный Народ? Ты же помнишь, Калондериэль приглашал тебя, когда они уходили отсюда.

– Действительно. Вы думаете, он говорил серьезно?

– Западный Народ говорит только то, что думает.

В глазах Мэйра промелькнула живая искра.

– Ганес собирается вскоре ехать торговать на запад, – продолжал Невин. – Почему бы тебе не поехать с ним?

– Он занимается отцовским делом? А я-то думал, что Ганно уйдет в море сразу же, как только появится такая возможность.

– Его отец – конченый человек. Он целыми днями сидит и пялится на океан, и это все. Так что Молигга и младший сын нуждаются в Ганесе, да есть еще и Брэйса. – Тут Невин спохватился и быстро увел разговор подальше от счастливых браков. – Ты можешь, скажем, остаться в Западных Землях до конца лета, а осень посмотришь, как тебе там нравится. Сердце мое болит, когда я гляжу на тебя, да и Глэй не захотела бы, чтобы ты так распорядился своей жизнью.

Мэйр начал что-то говорить, потом всхлипнул и заплакал, как ребенок. Невин обнял его за плечи, не мешая ему рыдать, и Мэйр плакал так долго и так тяжело, что Невин понял: он сдерживал себя все эти долгие недели после смерти Глэй.

Вообще-то рецепт Невина мог сработать. Мэйр поехал бы в земли эльфов, в мир, совершенно отличный от всего, что он знал, и это отвлекло бы его от страшной потери, а оплакав Глэй, он, скорее всего, вернулся бы в Аберуин. Но Невин не принял во внимание голубую фею – точнее, Элессарио.

В постоянно изменяющемся мире Стражей прошло всего несколько часов после того, как Далландра оставила их, вернувшись к Адерину. Увидев подругу, уходящую по дороге домой, Элессарио, не разбирая пути, кинулась прочь. Трудно было назвать ее боль скорбью, но все же ей было тяжело, и она в слезах упала на траву. Она перестала плакать, когда Лалландра родила Лослэйна – боль исчезла так же быстро, как и возникла, и девочка отправилась искать какого-нибудь общества. Когда далландра вернулась, Элессарио была очень далеко, сидя рядом с духом реки и глядя, как танцуют ее друзья. Именно там голубая фея и нашла ее в то самое время, когда Мэйр с Ганесом вошли в осенний алардан в Западных Землях.

Элессарно успела забыть свою печаль, но все еще помнила Далландру и то, о чем они говорили. В одной из бесед они коснулись сострадания и помощи тем, кому больно и тяжело. Где-то в глубине возникающего сознания Элессарио очень хотела угодить Далландре и готова была следовать ее учению. К несчастью, она просто механически запомнила ее слова, не понимая, что они означают. Увидев искренние страдания феи и поняв, в чем причина, она решила помочь бедняжке в надежде, что Далландра будет ею гордиться. Элессарио была еще ребенком, но обладала большими возможностями.

Осенний алардан готовился разъехаться, и Ганес собирался домой с табуном купленных там лошадей. Мэйр мог выбирать – вернуться с ним или поехать с Адерином и его аларом в зимние лагеря. Он еще не оправился от своего горя и с трудом принимал решения. Каждое утро он просыпался и вновь укорял себя, что не понимал, как сильно любит Глэй, пока не потерял ее. Если бы можно было вернуться обратно, думал он, на один день, всего на один несчастный день, и прожить его, зная то, что он знает сейчас!.. И начинал сильно трясти головой, словно мог так стряхнуть свой вирд. Еще кое-что вызывало досаду: именно сейчас он так радовался любому обществу, а голубая фея неожиданно покинула его. Он не увидел ее ни разу за все долгие недели, проведенные у эльфов.

И вот наступило утро, когда эльфы свернули свои палатки, а люди Ганеса согнали лошадей в табун, и все готовы были тронуться в путь. Мэйр шел с Калондериэлем через лагерь и пытался решить, куда отправиться: на юг с эльфами или на восток с Ганесом?

– Скажи, – спросил Калондериэль, – если ты поедешь домой с Ганно, чем будешь там заниматься?

Шесть недель среди друзей сделали свое дело, и идея вернуться на большую дорогу уже не была такой привлекательной.

– Вернусь в Аберуин и скажу гвербрету Пертису, что он оказался прав.

– И всю долгую зиму просидишь в каменной палатке?

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Хорошо, если вы согласны, я остаюсь с вами.

– Только этого я и хочу.

К этому времени в алар Адерина входили он сам вместе с сыном, банадар, его дружина из двадцати человек и их семьи, еще дюжина семей и, конечно же, их стада и табуны. Такой большой группе требовалось много места для зимнего лагеря, и они выбрали глубокий каньон в двух милях от моря. Как всегда, палатки расставили вдоль берега реки, а под выпас отвели край каньона. Очередная подружка Калондериэля, разозлившись на что-то, уехала почти сразу же, как только они устроились на зиму (ему не везло с женщинами, они появлялись и исчезали с такой же скоростью, как и дикий народец), и Мэйр поселился в одной палатке с Калондериэлем. Мэйр настоял на том, что тоже будет пасти скот; хоть он и был гостем, идея есть чужой хлеб и ничего не давать взамен претила ему. Но в дни, свободные от работы, он часто выбирался из каньона, садился верхом и пускал коня неспешным шагом, часами бесцельно катаясь по равнинам.