И видя, что Ингмар все еще колеблется, она прибавила:

— Об именье не беспокойся; когда ты вернешься, сможешь его у меня выкупить, а пока ты будешь в Иерусалиме, я останусь в нем и позабочусь о хозяйстве.

Они поехали домой, вместе чтобы начать развод. Теперь для мужа наступили еще более тяжелые времена. Он видел, как Барбру была рада и счастлива при мысли отделаться от него. Она с наслаждением говорила о том, как они поженятся с Гертрудой, и ей доставляло особенное удовольствие рисовать картины, как счастлива будет Гертруда, когда он приедет за ней в Иерусалим. Однажды, когда она говорила об этом, его внезапно осенила мысль, что Барбру, разумеется, не любит его, если может так спокойно говорить о нем и о Гертруде. Он вскочил и ударил рукой по столу.

— Хорошо, я поеду, — воскликнул он, — и хватит об этом!

— Ну, вот и отлично, — сказала она с видимым удовольствием. — Помни только одно, Ингмар: я не буду знать ни минуты покоя, пока ты не помиришься с Гертрудой.

И вот они приступили к целому ряду формальностей: их увещевал священник, потом их вызывали в церковный совет, а осенью им дали предварительный развод на год».

Здесь Ингмар остановился и отложил перо. Теперь пастор знал все, и Ингмару оставалось только попросить его поговорить с Барбру и убедить ее отказаться от своего требования. Пастор должен понять, что это совершенно невозможно. Если Ингмар теперь скажет Гертруде, что любит ее, он обманет ее вторично.

Пока Ингмар раздумывал об этом, взгляд его упал на только что написанные строки: «Ты должен это сделать, чтобы я снова обрела душевный покой».

Он перечитал написанное, и ему показалось, что он сидит в лесу и слышит голос Барбру: «Ты должен радоваться, что можешь исправить сделанное тобой зло».

— И разве то, что она от меня требует, так уж трудно в сравнении с тяжелой ношей, какую ей приходится нести? — подумал он.

И вдруг ему показалось, что это письмо никогда не должно попасться на глаза Барбру. О, нет, ведь тогда она узнает, что он сомневался в своих силах. Неужели он таким жалким образом будет умолять ее избавить его от наказания и искупления?!

Она же не поколебалась ни одной секунды, когда решила, что может действовать по собственному усмотрению. А теперь из письма она узнает, что у него не хватило сил выполнить начатое дело!

Ингмар сложил написанное письмо и сунул его в карман.

— Можно больше не торопиться его дописывать, — сказав это себе, Ингмар потушил лампу и вышел из мастерской. Вид у него был подавленным и несчастным, но теперь он твердо решил исполнить желание жены.

Выйдя во двор, Ингмар заметил маленькую калитку, которая стояла открытой настежь. Он остановился около нее и глубоко вдохнул в себя свежий воздух. «Теперь уже ложиться не стоит», — подумал он.

Робко и медленно выглядывали из-за холма первые лучи солнца, окрашивая округу розово-красным; вокруг, насколько хватало глаз, все поминутно меняло свою окраску.

На склоне, спускавшемся от Масличной горы, Ингмар увидел Гертруду. Солнечные лучи, казалось, следовали за ней и окутывали ее золотистой дымкой. Она шла легко, счастливая и довольная, и Ингмару показалось, что от нее самой исходит сияние.

Позади Гертруды Ингмар увидел чью-то высокую фигуру. Человек этот шел на некотором расстоянии и смотрел в сторону, ясно было, что он следит за Гертрудой.

Ингмар узнал этого человека и задумчиво опустил глаза в землю.

Многое из того, что случилось за день, стало ему ясно, и сердце его охватила великая радость.

— Теперь я верю, что Господь хочет помочь мне, — сказал он.

Однажды вечером, Гертруда шла по улицам Иерусалима. Впереди себя она заметила высокого стройного мужчину в черной одежде, ниспадающей до земли. Гертруде показалось, что в нем есть что-то необычное, хотя она и не смогла бы определенно сказать, что именно. Ее поразила, конечно, не зеленая чалма на его голове, надетая в знак того, что он потомок Магомета; люди с таким головным убором встречались на каждом шагу. В нем поражало то, что он не стриг и не брил волосы, как все восточные народы, а оставлял их виться длинными локонами по плечам.

Гертруде, которая не спускала с него глаз, ужасно хотелось, чтобы он обернулся. Навстречу им шел юноша; подойдя к незнакомцу, он низко поклонился, поцеловал ему руку и пошел дальше. Незнакомец остановился, посмотрел вслед юноше, так почтительно приветствовавшего его. Желание Гертруды исполнилось. Она увидела его лицо, и у нее замер дух от радостного изумления. Стоя неподвижно, прижав руку к сердцу, она шептала: «Это Христос! Это Иисус Христос, явившийся мне у лесного ручья!»

Человек в черной одежде пошел дальше, и Гертруда последовала за ним. Он свернул на людную улицу и девушка быстро потеряла его из виду. Тогда Гертруда повернула назад, к дому; она шла очень медленно, по временам останавливалась и, прислонившись к стене, закрывала глаза.

— Если бы я могла удержать в памяти его лицо… — шептала она. — Если бы оно всегда стояло передо мной!..

Она старалась в памяти запечатлеть только что виденный образ. «У него борода с легкой проседью, — твердила она себе, — коротко подстрижена и разделена надвое. У него худое лицо, длинный нос и лоб широкий, хотя и не очень высокий. Он похож на изображения Христа, которые мне часто приходилось видеть; и выглядит он совсем как тогда, когда явился мне у лесного ручья, только еще прекраснее и величественнее. Свет и мощь исходили из его очей, а вокруг глаз лежали темные круги. Да, в этих глазах соединились мудрость и любовь, горе и жалость… Взгляд этих глаз проникает в самую глубину небес и созерцает там Бога и ангелов Его».

По дороге домой Гертруда была в восторженном настроении. Такого прилива счастья она не испытывала с того самого дня, когда Христос, как она думала, явился ей на лесной лужайке. Набожно сложив руки и подняв глаза к небу, шла она вперед, и казалось, что она идет не по земле, а несется на облаках по голубым небесам.

Встретить Христа здесь, в Иерусалиме, имело гораздо большее значение, чем увидеть Его в лесу в Далекарлии. Тогда Он мелькнул перед ней как видение; а теперь Его появление означало, что Он сошел на землю, чтобы жить среди людей.

Да, сошествие Христа на землю было таким великим событием, что она не могла сразу постичь все его значение, но осознание этого принесло ей радость, успокоение и чувство неизъяснимого блаженства.

Когда Гертруда вышла из города, неподалеку от колонии она встретила Ингмара Ингмарсона. На нем был все тот же сюртук из тонкого черного сукна, который так мало подходил к его мозолистым рукам и грубым чертам; весь вид его был печален.

В первую минуту, когда Гертруда встретилась с Ингмаром в Иерусалиме, она удивилась, что могла когда-то так сильно любить его. И еще ее сильно удивляло то, как это Ингмар казался ей на родине таким выдающимся человеком. Как бы ни был он беден, но она, да и все односельчане, считали, что ей не найти себе лучшего мужа. Но здесь, в Иерусалиме, он казался таким растерянным и смущенным, что Гертруда не могла взять в толк, что замечательного находят в нем на родине.