Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя мы пересекли Гребень слева направо, а затем справа налево, вторая часть пути была лишь повторением первой. Секунду спустя «Красавица Юкона» мягко стукнулась о берег. Милю по ущелью мы проделали точно за две минуты по часам.
Слопер и я пошли по берегу назад и провели через ущелье лодку одного нашего приятеля, что было довольно рискованным предприятием, так как длина ее не превышала двадцати двух футов, а потому она была перегружена даже больше нашей. Потом мы вычерпали воду и отправились дальше по обычным быстринам к началу Белой Лошади, обогнав несколько разбитых лодок, гребцы которых погибли.
Белая Лошадь опаснее Ящичного ущелья. До нас эти стремнины никто не проходил, если не считать нескольких утопленников. Здесь по берегу перетаскивали не только снаряжение, но и лодка — с помощью еловых катков. Но мы спешили и к тому же были ободрены предыдущей удачей, а потому ни на фунт не облегчили лодки.
Самый опасный участок стремнин в нижнем их конце назван Лошадиной Гривой из-за вздыбленных пенистых волн. Каменистая коса, вдающаяся в реку на три четверти ее ширины, отбрасывает главную струю на правый берег, а затем русло расширяется, и течение образует новый водоворот, намного более опасный, чем в Ящичном ущелье.
Едва мы оказались на Гриве, как «Красавица Юкона» запрыгала, будто вовсе не была нагружена: она взлетала на гребни и глубоко зарывалась в воду в промежутках между этими прыжками. До сих пор не понимаю, почему, но она перестала меня слушаться. Поперечная струя увлекла корму, и лодка стала поворачиваться боком. Мы соскочили в водоворот, хотя я этого не понял. Слопер сломал второй гребок, и вода снова окатила его с ног до головы.
Не забывайте, что мы неслись со скоростью призового рысака и все происходило в десять раз быстрее, чем в моем рассказе. Со всех сторон в лодку хлестала вода, грозя утопить нас. «Красавица Юкона» повернула прямо на скалы левого берега, и, хотя я изо всех сил налегал на рулевое весло, мне не удалось поставить ее носом по течению. С берега нас пытались фотографировать, но они не учли нашей скорости, и на снимках не получилось ничего, кроме дикой панорамы бушующей вспененной воды.
Берег был угрожающе близок, а лодка по-прежнему не слушалась руля. Все происходило с такой быстротой, что я только теперь понял, что пытаюсь повернуть ее против водоворота. В мгновение ока я повернул весло в другую сторону, лодка подчинилась и, следуя струе водоворота, встала носом вверх по течению. Казалось, она вот-вот заденет камни, и Слопер выпрыгнул на скалу. Однако, увидев, что мы благополучно проскочили мимо нее в двух дюймах, он отважно скатился в лодку, словно человек, вздумавший оседлать комету.
Хотя нас крутил водоворот, мы вздохнули свободнее. По завершении круга мы были выброшены на Гриву, и на этот раз благополучно пронеслись по ней, и пристали к берегу в тихой заводи ниже по течению.
«ДЖУНГЛИ»
Перевод В. Быкова,
под редакцией И. Гуровой
Когда Джон Барнс, видный руководитель английских рабочих и в настоящее время член кабинета, посетил Чикаго, какой-то репортер спросил, что он думает об этом городе. «Чикаго, — ответил Барнс, — это ад в миниатюре». Некоторое время спустя, когда он поднимался на борт парохода, отплывавшего в Англию, к нему подошел другой репортер, чтобы узнать, не переменил ли он свое мнение о Чикаго. «Да, переменил, — последовал немедленный ответ. — Теперь я считаю, что ад — это Чикаго в миниатюре».
Вероятно, Эптон Синклер придерживался того же мнения, когда избрал Чикаго местом действия своего индустриального романа «Джунгли». Так или иначе он выбрал крупнейший индустриальный центр страны, город, где индустриализация достигла наивысшего предела, и образец наисовершеннейшей цивилизации джунглей. Правильность такого выбора сомнений не вызывает: Чикаго — это воплощение индустриализма, центр бурных столкновений труда и капитала, город кровавых уличных схваток, где друг другу противостоят организации классово-сознательных капиталистов и классово-сознательных рабочих, где учителя создали профессиональные союзы и объединения с каменщиками и подсобными рабочими Американской федерации труда, где даже служащие выбрасывают конторскую мебель из окон небоскребов на головы полицейских, пытающихся во время стачки на бойнях доставить штрейкбрехерскую говядину, и где кареты «скорой помощи» увозят с места стычек столько же полицейских, сколько и забастовщиков.
Вот где разворачивается действие романа Эптона Синклера — в Чикаго, в индустриальных джунглях цивилизации двадцатого века. И именно тут, вероятно, следует предупредить возражения тех, кто объявит, что эта книга лжива, хотя сам Эптон Синклер говорит: «Эта книга — правдивая книга, правдивая и в главном, и в частностях, точная и верно изображающая ту жизнь, о которой она повествует».
Тем не менее вопреки очевидной правдивости «Джунглей» многие объявят «Джунгли» сплетением лжи, и в первую очередь, вероятно, — чикагские газеты Их всегда возмущает любая неприкрытая правда об их возлюбленном городе. Всего три месяца назад один оратор в Нью-Йорке[10], говоря о крайне низкой заработной плате на чикагских потогонных предприятиях, привел в пример женщин, которые получают девяносто центов в неделю. Чикагские газеты тотчас назвали его лжецом — все, за исключением одной, которая попробовала установить истинные факты и обнаружила, что не только многие работницы получают девяносто центов в неделю, но что немало их получает всего пятьдесят центов.
Кстати, когда нью-йоркские издатели первый раз познакомились с рукописью «Джунглей», они послали ее редактору одной из крупнейших чикагских газет, и этот господин письменно высказал мнение, что Эптон Синклер «самый отпетый лжец в Соединенных Штатах». Тогда издатели потребовали у Синклера объяснений. Он представил свои доказательства. Издатели все же сомневались, — несомненно, их преследовала мысль о разорительных исках за клевету. Они хотели удостовериться, что Синклер не лжет, и послали в Чикаго своего юриста. Примерно через неделю он сообщил, что Синклер еще умолчал о самом худшем.
После этого книга