В другом письме Джойс рассказывал, что «ему самому дал такое же обещание» найти работу[407]. Очевидно, прочитав рекламу Института политических секретарей, Джойс сначала написал туда скорее с надеждой, что институт поможет ему восстановить политическую карьеру, чем ради места преподавателя. Он все еще проклинал свою «ужасную бестактность и общее безрассудство», из-за которых он недавно потерял все шансы на продвижение через Консервативную ассоциацию Челси[408]. Вудс мог заверить Джойса, что он приложит максимум усилий, чтобы помочь ему, — возможно, в «экстремистском» консерватизме и «энергичном» империализме двадцатишестилетнего ирландца ему виделось что-то от его собственной юношеской пылкости и храбрости — и принял его на работу в качестве своего протеже, не разглядев психопатических наклонностей его характера. В любом случае, примерно через полгода Джойс был явно разочарован очевидной неспособностью — или нежеланием — полковника выполнить свое обещание.

В конечном итоге Вудсу не удалось найти работу ни для одного из этих молодых людей. В мае 1932 г. Джойс поступил в аспирантуру по образовательной психологии в Королевский колледж в Лондоне. Поначалу он с головой погрузился в исследовательскую работу. Однако в 1933 г. он вступил в Британский союз фашистов, и к концу года все его время уходило на работу в этом движении, из-за чего он бросил учебу и большую часть преподавательской деятельности. В начале 1934 г. Мосли назначил Джойса на должность Директора пропаганды Британского союза фашистов. В 1937 г. Джойс рассорился с лидером фашистов и был исключен из движения. Как он с горечью жаловался, Мосли «оказался не тем человеком, каким представлял его себе» Джойс[409]. После этого Джойс основал Национал-социалистическую лигу, заработал немного денег частными уроками — отказываясь преподавать евреям и темнокожим студентам — и все больше опускался до откровенно расистской и антидемократической демагогии, пока, наконец, не уехал в Германию 26 августа 1939 г., за восемь дней до вступления Британии в войну[410].

Тем временем летом 1932 г. в Британию вернулся капитан Льюис. Помимо встреч с Вудсом и Джойсом, он также познакомился с Мосли, дал несколько открытых лекций по ближневосточной политике и в начале 1933 г. был назначен редактором-учредителем «Чернорубашечника», первой еженедельной газеты Британского союза фашистов[411]. В апреле Льюис сопровождал Мосли в его второй поездке к Муссолини в Рим[412]. По этой причине, когда Вудс в мае 1933 г. обратился к своему бывшему студенту с предложением занять должность секретаря в своем институте (Эрик Лофорд по настоянию своей жены уволился, чтобы стать членом местного совета в Истборне) с полномочиями ответственного за развитие «Индийского отделения» института и весьма приличной зарплатой 400 фунтов в год, Льюис уже не мог его принять[413]. Он продолжал редактировать «Чернорубашечника» до 1934 г., когда стал юрисконсультом Мосли, защищая членов Британского союза фашистов на многочисленных гражданских и уголовных процессах[414]. В апреле 1937 г. — в том же месяце, когда Джойс основал Национал-социалистическую лигу, — Льюис был объявлен банкротом и ушел с работы в фашистском движении[415]. В следующем году он развелся с женой, после чего окончательно исчез из исторических документов[416].

Наше знание об отношениях Вудса и Джойса неизбежно поднимает трудный и болезненный вопрос: до какой степени сам Вудс склонялся или участвовал в фашистском движении в то время, когда он писал свои карельские мемуары?

Имеются лишь косвенные факты, подтверждающие или опровергающие его симпатии или членство в фашистском движении. Что касается политических ценностей Вудса, мы уже знакомы с его верностью короне и стране, прошедшей проверку в битвах, с его верой в дисциплину и в благородство по отношению к простым людям, с его чувством личной неприязни и нескрываемого презрения к некомпетентной, продажной «старой банде» партийных плутократов и с его представлениями о более достойной, честной и прямой форме политики, в которой все социальные классы и группы подчинили бы свои частные интересы общему благу. Стоит вспомнить, что в 1929 г. в своей прощальной речи он взывал к «патриотизму, принципиальности и верности». Для Вудса Британская империя была естественным правом и долгом, стоявшим даже выше закона (о чем свидетельствует его подпись под Ольстерским ковенантом). И все же «Король Карелии» понимал, что слишком часто имперская власть на практике вырождается и становится бесчестной. Горечь, которую испытывал Вудс в конце кампании на севере России, становится почти осязаемой, когда он описывает, как британцы бросили людей, которых они призвали в свои ряды и использовали в своих интересах, «на “милосердие” их врагов». «Нас не отпускала мысль, — писал он, практически повторяя мнение Черчилля, процитированное выше, — что их затруднительное положение было вызвано в первую очередь нашей напрасной интервенцией» (с. 165). Подобные убеждения и горечь, разумеется, не могли сделать из него фашиста, хотя многие из тех, кто разделял его чувства, стали приверженцами крайне правой политики[417].