– С напарником? – перебила её Тиня. – Каким таким напарником?

– Тем, что рулил вертушкой. – Ответила Йана, словно это было общеизвестно, типа «Андея круглая!» – Неделя райского блаженства с классным мужиком на глухом берегу Синего моря ещё не значит… – Йана запнулась. – В общем, мы не можем быть вместе.

В голосе послышалась неприкрытая тоска.

– Он тебе так понравился? – встряла Тиня, делая понимающее лицо.

– Ещё бы!!! – чуть ли не заревела окончательно опьяневшая гражданка Пономова-Винадова, теперь, после развода, уже владелица и отелей, и визорканалов, и даже волноходов. – Как жаль, что я не могу с ним остаться! Это был лучший мужчина в моей жизни!

– Серьёзно? – Тиня подобралась. – Может, познакомишь?

Йана горько хмыкнула в ответ.

– Увы, подруга! Даже для меня он уже недосягаем.

Йана порылась в пачке своих сигарет, так и не достигнув успеха, смяла ее и швырнула на пол.

– Это и было его условием. Он исчезает, а я получаю половину состояния мужа!

– И ты согласилась? – взвизгнула бывшая подруга.

– Учитывая, что выбор был небогатый, то есть либо это, либо ничего… Я выбрала первое.

– А почему же?

– Тинюша! Не спрашивай!

По щеке Йаны невольно поползла слеза, когда она вспомнила «своего Лешеньку».

– Это непременное условие. Тем более что другого варианта попросту не было.

Йана помотала головой, словно отгоняя какое-то наваждение.

– Его старший напарник сделал всё, что можно, чтобы мне отсудили по максимуму при разводе. И вот теперь я жутко богатая разведённая женщина с гарантией того, что бывший муж не попытается отнять у меня то, что мне присудил наш самый справедливый во вселенной суд…

Она помолчала, смахнула слезу и тихо добавила:

– Средства мне понадобятся на воспитание ребёнка. Если это будет мальчик, я назову его Лешей.

– Меня-а-а бы кто так похитил… – мечтательно протянула Тиня.

– Так не бывает. Мне повезло чисто случайно. В сейфе у моего бывшего муженька хранилась какая-то древняя карта. Единственная на Андее. Именно за ней Леша приходил. Они ищут какие-то проходы… я не совсем поняла, но, кажется, между островами. Леша и его напарник не могут попасть куда-то, не знают правильной дороги. А им очень надо.

В небольшой зале бывшей ресторации гостиницы «Империал» дым стоял коромыслом. Десятка три офицеров, обитавших наверху, в номерах самой гостиницы, коротали время сообразно их склонностям и предоставленным возможностям.

Перекопский и Чонгарский перешейки и соединяющий их берег Сиваша представляли собой одну общую сеть заблаговременно возведённых укреплений, усиленных естественными и искусственными препятствиями и заграждениями. Строили их русские и французские военные инженеры. Бетонированные орудийные позиции, заграждения в несколько рядов, фланкирующие укрепления и окопы, расположенные в тесной огневой связи, – всё это в одной общей системе создавало защитную полосу, которую, казалось, невозможно было взять атакой. Особенно Перекопское направление, богато снабжённое тяжёлой и лёгкой артиллерией. И пулемётами тоже.

Однако красные, ценой колоссальных потерь, все-таки вошли в Крым!

И теперь господа офицеры, умудрившиеся уцелеть в ожесточённых боях, коротали время в этой севастопольской гостинице, ожидая не то отчаянного наступления, не то возможности уехать в Турцию.

В одном углу шли жаркие споры над картой, расстеленной на столе. В другом – пятеро золотопогонников затеяли игру «Кто кого перепьёт». Кто-то резался в карты, кто-то был занят беседой непонятно о чём. Справа от входа дюжина офицеров рассматривала, передавая друг другу, уже изрядно помятые и замусоленные карточки с изображениями голых девиц. В самом дальнем углу залы трое артиллеристов под маринованные грибы и водку обсуждали тонкости артиллерийского дела, решительно не принимая в свою компанию непосвящённых. Ещё бы – «боги войны»!

В центре залы скоморошествовал пьяный в дым поручик от инфантерии Вениамин Кречетов, собирая обильные аплодисменты.

Майор Бородин, как всегда чисто выбритый и отутюженный, нацепив на тонкий аристократический нос пенсне в золотой оправе, был погружён в содержимое какой-то книги.

Сам Володя Краснов, едва получивший погоны подпоручика, сидел напротив Войцеховского, небрежно перебиравшего струны невесть откуда взявшейся расстроенной гитары.

Красивый, сочный баритон Иллариона Войцеховского покрывал невнятный шум, висевший в помещении наподобие сизых слоев табачных разводов.

– Р-ради Бога, трубку дай! – меланхолично пел подполковник от инфантерии князь Войцеховский, уставившись куда-то поверх голов собравшегося воинства. – Ставь бутылки перед нами, всех наездников сзывай с закрученными усами! Чтобы хором тут гремел, эскадрон гусар летучих! Чтоб под небо возлетел, я на их руках могучих! Чтобы стены от «ура» и тряслись и трепета-али-и-и!..

– Поручик!.. Капитан!.. Господа, господа!.. – донеслось из «карточного угла» на повышенных тонах. Повышенных настолько, что перекрыли они даже бормотание «богов войны» и голос певца. – Я не потерплю!..

Офицеры все как один повернулись в ту сторону.

Штабс-капитан Новосильцев, известный картёжник и забияка, выпятив грудь стоял напротив совсем недавно присоединившегося к их компании поручика Алексея Домова.

– Я не ослышался, поручик? – процедил сквозь сжатые зубы Акакий Новосильцев, меча в поручика гневные взгляды. – Вы осмелились обвинять меня в шулерстве?! Я правильно Вас понял?!

В мгновенно повисшей в зале тяжёлой тишине голос штабс-капитана Новосильцева, казалось, гремел аки трубы иерихонские.

– Вы поняли меня на удивление точно, господин Ловкач!

Лицо молодого поручика, который был едва на год или два старше самого Володи, было на удивление спокойно.

– В присутствии уважаемого собрания, – отчеканил он, – я обвиняю вас в том, что вы пользуетесь шулерскими приёмами!

Повисшая в зале тишина, казалось, ощутимо давила на плечи.

– Ну, если у вас хватает наглости огульно обвинять меня в шулерстве, милостивый государь, – процедил Новосильцев, густо покраснев, – извольте принять вызов!

Перчатку, брошенную штабс-капитаном в лицо обидчику, поручик Домов подхватил на лету.

– Стреляться! Немедленно! – проорал Новосильцев. – Если у вас есть хоть капля чести! Хотя в этом я сильно сомневаюсь!

Собрание, единодушно оторвав задницы от разномастных стульев и табуретов, хранило тягучее, как патока, молчание, настороженно глядя на спорщиков.